Г. Штоль - Шлиман. "Мечта о Трое"
Бедар-эд-дин как правительственный чиновник имеет в своем распоряжении телеграф, связывающий Кумкале с Кале-Султание. Каждый день, а иногда и дважды в день он едет на телеграф и шлет на Шлимана жалобы паше. Тот, естественно, ему верит и присылает одного чиновника за другим, чтобы выяснить все на месте. Но постепенно паша убеждается, что его земляк клеветник и кляузник, и отныне выбрасывает его телеграммы в корзину.
Бедар-эд-дин втирается в доверие к туркам из личной охраны Шлимана, и через некоторое время ему удается разжечь в них вековую ненависть к христианам.
Но этого, разумеется, далеко еще не достаточно. Кто ищет, тот найдет, и терпение приносит розы. Дёрпфельд выписал себе измерительный стол, чтобы составить, наконец, совершенно точный план раскопок. Это как нельзя больше на руку Бедар-эд-дину. Теперь все ясно! Эти собаки христиане только делают вид, будто ищут древности! На самом деле они ищут нечто совершенно иное, нечто новое: они хотят разведать укрепления Дарданелл, эту единственную гарантию безопасности турецкой империи! Паша больше не желает его слушать? Тем лучше, такими особо важными государственными делами он все равно не ведает. Военные вопросы, представляющие государственную тайну, находятся в компетенции Джемаля-паши.
Джемаль-паша, не раздумывая, принимает все на веру и посылает донесение в Константинополь лично Саид-паше, командующему артиллерией, одному из самых могущественных людей Оттоманской империи.
Саид-паша считает дело совершенно ясным и приказывает тут же конфисковать измерительный стол и следить, чтобы не снималось никаких планов.
Бедар-эд-дин сияет, как луна в полнолуние. Лучшего ему и не снилось! Он опять ежедневно шлет телеграммы, только теперь Джемаль-наше: Шлиман измерял это! Хефлер зарисовал то! Дёрпфельд набросал еще что-то! Джемаль-паша приходит в ярость и снова запрещает производить какие бы то ни было измерения.
Однажды Бедар-эд-дин объявляет, что отныне строжайше запрещается вообще что-либо записывать при раскопках. Замеченный в руках листок бумаги или карандаш будут расцениваться как нарушение приказа! А каждый, кто не будет тщательно соблюдать этот приказ, должен быть готов к тому, что его в цепях доставят в Константинополь и там обезглавят!
Подобные речи даже Дёрпфельда выводят из себя, и его выражения больше не отличаются ни деловитой сдержанностью, ни изяществом.
В Константинополе немецкие дипломаты бегают от одного сановника к другому. Наконец великий визирь обещает вмешаться, но тут выясняется, что командующий артиллерией могущественнее самого великого визиря.
Целое лето все зарисовки приходится делать тайком, а об обмерах, столь важных для Дёрпфельда, нельзя даже и думать. Вирхову не удается им ничем помочь, не удается и Шёне, а министр находит для них только утешительные и обнадеживающие слова. В довершение беды Шлиман тяжело болен. Никогда еще малярия так его не трепала, как в этом году. Дрожащей рукой, все время останавливаясь, пишет он Бисмарку. Дело, думает он, очень простое. Достаточно попросить императора направить султану личное послание. Недавно император, как сообщила телеграмма, а потом и все газеты, осмотрел в Берлине собрание троянских древностей. Значит, он имеет о Трое представление и может объяснить султану, сколь важен этот вопрос и сколь глуп его командующий артиллерией. Султан тут же положит конец этой отвратительной истории. Афина Паллада возблагодарит вас за это!
Бисмарк, читая письмо, качает головой — и не только из-за Афины Паллады. Но он делает все возможное и все-таки добивается, что разрешают производить обмеры в раскопах, но измерять что-либо на поверхности по-прежнему нельзя.
«От этого разрешения нам нет никакой пользы»,— отвечает телеграммой Шлиман.
Вскоре послом в Константинополе становится — наконец-то! — его старый знакомый Радовиц. При вручении верительных грамот он рассказывает султану об этом деле, и в тот же день издается высочайший указ о разрешении снимать все необходимые планы.
Тем временем уже наступил ноябрь, и Дёрпфельд, чтобы провести эту работу, должен один ехать в Трою: раскопки были закончены еще в августе, когда малярия выгнала людей из траншей шахт. Шлиман, покидая Трою, едва сидел в седле, и двум ехавшим рядом слугам пришлось поддерживать его с обеих сторон. Еще целых четыре месяца страдал он от тяжелых приступов малярии.
С противоречивыми чувствами пишет Шлиман свою новую книгу «Троя». Нелегко отрекаться от того, что ты десять лет или даже три года назад провозглашал. Но истина превыше самолюбия. А главное — новая истина куда лучше согласуется с Гомером!
Среди стен и стенок, относящихся к различным эпохам, теперь выступили величественные очертания единого большого города, построенного из сырцовых кирпичей. Самые внушительные здания из найденных во всех слоях Гиссарлыкского холма были возведены из сырцового кирпича, и все они находились в одном и том же слое, втором снизу.
То, что прежде воспринималось как большие стены и башни, -— это, как оказывается, лишь их каменные откосы или фундаменты. Внушительную толщину и высоту покоившихся на них стен из сырцового кирпича архитекторы быстро вычисляют по наличию распавшихся необожженных кирпичей. Далее: эти стены очерчивают только контур акрополя гомеровской Трои. Продолженные на плато раскопки ясно показали, что к акрополю с востока, юга и юго-запада примыкал нижний город. Следовательно, между гомеровским описанием и тем, о чем свидетельствуют камни, больше нет никакого противоречия!
Кроме того, даже два источника, о которых рассказывал Гомер, хотя они теперь и имеют почти одинаковую температуру, удалось летом найти Шлиману, и именно на краю нижнего города. Рядом с ними даже сохранились ямы, где троянки стирали белье.
И более того: были собраны найденные при раскопках кости и обуглившиеся остатки содержимого пифосов и кувшинов. Теперь, после заключения специалистов, известны и домашние животные древних троянцев: козы, коровы, овцы, свиньи, собаки; лошадей было мало, и совсем не было кошек. Известно также, что употребляли троянцы в пищу: лепешки из муки грубого помола, моллюски и устрицы, рыбу, дичь, фасоль, горошек, ячмень и пшеницу. Но они не ели ни кур, ни черепах, которых еще и сейчас очень много под Троей.
И еще одно: очень маленький, но очень интересный факт — специалисты подвергли исследованию янтарные бусы. Найденный, как в Трое, так и в Микенах, янтарь происходит, как со всей несомненностью установили химики, не из Италии или с Сицилии, а с Балтийского моря. Следовательно, уже тогда существовали торговые пути, по которым янтарь — это золото Балтики — он, Шлиман, сам в детстве усердно собирал его на морском берегу неподалеку от Калькхорста! — доставлялся в древнейшие культурные центры Средиземноморья.
