Феликс Керстен - Пять лет рядом с Гиммлером. Воспоминания личного врача. 1940-1945
Когда меня снова вызвали к Гиммлеру, я обратился к проблеме освобождения скандинавских узников и тех, о чьем освобождении я просил Гиммлера ранее. У меня уже был готов полный список всех этих людей. Гиммлер пообещал дальнейшие уступки, но отложил окончательное решение до того момента, когда изучит вопрос.
План переговоров между Гиммлером и Всемирным еврейским конгрессом
17 марта 1945 года
Я воспользовался благоприятным настроением Гиммлера, чтобы изложить ему план, который пришел мне в голову сегодня, когда я обдумывал наилучший способ освобождения следующей партии заключенных. У меня родилась идея организовать встречу Гиммлера с представителем Всемирного еврейского конгресса. Такой план казался очень привлекательным. Если бы он удался, Гиммлер проникся бы атмосферой согласия, которая бы подвигла его на очень большие уступки; кроме того, такая встреча могла бы служить испытанием для проверки искренности всех его обещаний. Более того, день, когда Гиммлер и представитель Всемирного еврейского конгресса сели бы за один стол переговоров, стал бы великим историческим событием. Мне было очень любопытно, как Гиммлер отреагирует на такое предложение. Сперва он поспешно отказался.
– Я никогда не приму ни одного еврея. Если фюрер услышит об этом, он расстреляет меня на месте.
Я ожидал этого – снова вечный страх перед фюрером; и все же это был благоприятный признак, так как Гиммлер не привел никаких других причин для отказа. Поэтому я взял в свои руки инициативу и стал действовать так, будто бы Гиммлер уже дал согласие; кроме того, я заверил Гиммлера, что его положение главы немецкой полиции, отвечающего за пограничную охрану, позволяет ему держать все перелеты из Германии и в Германию в глубокой тайне. Если он отдаст необходимые приказы, то ни Геббельс, ни Борман, ни Гитлер ничего об этом не узнают.
Это было очевидно для Гиммлера. Я предложил провести переговоры в Харцвальде. Кто примет в них участие, должен был решать он сам. Гиммлер сказал, что подходят лишь кандидатуры Брандта и Шелленберга. Я ответил, что совершенно согласен с этим, и спросил, могу ли я сообщить господину Шторьху, представителю Всемирного еврейского конгресса, что Гиммлер готов обсуждать все проблемы лично. Гиммлер мгновение колебался, прежде чем дать ответ, затем сказал:
– Да, господин Керстен, можете.
Харцвальде
18 марта 1945 года
Сегодня, находясь у Гиммлера, я вернулся к идее о его встрече с представителем Всемирного еврейского конгресса. Сначала я попытался выяснить, не отказался ли еще Гиммлер от своего решения, но получил на этот вопрос отрицательный ответ. Затем я сообщил ему, что противоположная сторона безусловно поднимет вопрос гарантий безопасного проезда, и спросил, может ли он дать мне гарантии в этом отношении. Гиммлер сказал:
– С господином Шторьхом ничего не случится; я отвечаю за это своей честью и своей жизнью.
Этого мне вполне хватило. Мне было чрезвычайно любопытно, как будут разворачиваться события.
22 марта я должен лететь в Швецию с докладом. До отъезда я приму меры предосторожности: напишу Гиммлеру письмо с подробностями нашего соглашения и отдам его Брандту на случай каких-либо неожиданностей. Кроме того, я дам Брандту полный перечень всех тех вопросов, в которых Гиммлер расположен пойти мне навстречу, но еще не вынес окончательного решения. Брандт не только очень дружелюбен ко мне, но еще и чрезвычайно полезен.
Добрая воля?
21 марта 1945 года
Доктор Брандт в ответ написал мне, что Гиммлер проявил добрую волю, удовлетворив обращенные к нему просьбы. В то же время Брандт сообщил, что Гиммлер одновременно исполнил некоторые другие просьбы, по которым ранее не мог прийти к немедленному решению.
Кроме того, специальный гонец доставил мне личное письмо от Гиммлера, принесшее мне огромную радость и удовлетворение. Гиммлер сообщал, что освободил 2700 евреев – тех, за которых я заступился в рамках швейцарской инициативы августа 1944 года по спасению заключенных-евреев. Наконец, я могу увезти в Швецию благоприятную новость, что приняты эффективные меры по борьбе со вспышкой сыпного тифа в лагере Берген-Бельзен.
Хорошо, что я могу ехать в Швецию с этим письмом и уверенностью, что и другие мои просьбы будут удовлетворены. Письмо Гиммлера пришло ко мне до того, как он получил мое, в котором подводился итог нашим соглашениям, – следовательно, он написал его по своему почину, чтобы выразить свое отношение ко всем переговорам, которые я вел с ним в течение последних недель «во имя гуманности».
Понимает ли Гиммлер, что все кончено? Если да, то он больше не считает себя обязанным исполнять чудовищную задачу по ликвидации евреев и думает, что теперь может вернуться к своим прежним идеям? Ведь раньше он часто говорил мне, что у него были другие планы по решению еврейского вопроса в Германии.
Переговоры в Стокгольме
Стокгольм
22 марта 1945 года
Я благополучно прибыл в Стокгольм и сразу же отправился к Гюнтеру, чтобы сообщить ему о результатах своей поездки. Гюнтер был очень доволен заключенным соглашением. Особенно его обрадовало предотвращение разрушения концлагерей – он назвал это «политическим событием глобального значения». Гюнтер хотел знать примерное число узников, подлежащих перевозке в Швецию. Я сказал, что их будет от двадцати до двадцати пяти тысяч: от тысячи до полутора тысяч голландцев и столько же французов, 500—600 бельгийцев, 500 поляков, 7 тысяч норвежцев, 5 тысяч датчан и от 5 до 6 тысяч евреев. Цифры, на которые соглашался Гиммлер, были несколько ниже, но доктор Брандт и Шелленберг дали мне твердое обещание, что они будут подняты, когда прибудет транспорт.
Гюнтер поблагодарил меня и сказал:
– Все эти люди будут сердечно встречены в Швеции. Швеция не пожалеет усилий и средств, чтобы выручить их.
Наконец он спросил меня, готов ли я при необходимости снова лететь в Германию, если возникнут новые затруднения. Я согласился. Гюнтер считал, что встреча Гиммлера и Шторьха станет великим шагом. Но он не думал, что из этого что-нибудь выйдет, поскольку аналогичные попытки неоднократно предпринимались в предыдущие годы, но все они остались безуспешными.
Я ответил:
– Уверен, что на этот раз все получится. Надеюсь, что на следующей неделе смогу улететь со Шторьхом в Берлин.
Завтра утром я жду у себя Шторьха.
Стокгольм
23 марта 1945 года
Сегодня я получил письмо от Гиммлера, который сообщал мне, что мое заступничество за бывшего австрийского канцлера Зейтца удовлетворено: Зейтц освобожден.
