Всеволод Вишневский - Дневники военных лет (1943, 1945 годы)
Представить себе перерастание этой войны в новую - между нами и союзниками - просто невозможно, чудовищно...
Написал шесть листовок. Последняя - ироническая: "В недалеком будущем OKW сообщит: по плану произведена эвакуация из-под "незначительного" русского городка Ленинграда..."
У нас уже три предмостных укрепления на правом берегу Днепра... Сейчас несомненно готовится новый удар Красной Армии. Предположение некоторых, что победа без помощи союзников невозможна, в общем опровергнута практикой. Ближайшая задача - выбросить немцев за государственную границу...
Днем, по радио - речь посла СССР в США товарища Громыко. Ответная речь Рузвельта: все вежливо, "доброжелательно"...
Гарриман назначен послом США в Москву. Черчилль принял товарища Шверника и делегацию советских профсоюзов (!).
Читаю Киплинга "Три солдата"... За полночь - сильная канонада, рев "катюш", - где-то на фронте наш удар. Утром тоже слышна стрельба.
7 октября 1943 года
Осенне-солнечно... Погромыхивает артиллерия... Мне принесли бюллетени ПУРа, Ленфронта и "Reveler" за сентябрь; ознакомился и с другими материалами...
На Украинском фронте: беспрерывные дожди, грязь. Немцы, подтянув силы, еще удерживают линию Днепра,
На один из наших островов завезли продовольствие. Старшина, выдавая матросам продукты, сказал:
- Вот вам, по генеральному плану войны - до 24 июля 1944 года. И больше ни черта не получите - потом мир будет.
Из анекдотов войны.
Бог решил разобраться в делах народов и вызвал глав воюющих сторон.
- Почему вы воюете? - спросил он Гитлера.
- Нам нужно жизненное пространство.
- А вы?
- На нас напали, - ответил Сталин.
- А вы? - обратился бог к Черчиллю.
- А кто вам сказал, сэр, что мы воюем? - удивился Черчилль.
Вечером к С. К. зашли вернувшиеся из Москвы В. Инбер, ее дочь и И. Д. Страшуп{198},
Вера Инбер:
- Поездка была хорошей, деловой... В Москве на улицах войны почти не чувствуешь, не то что у нас в Ленинграде... В Союзе писателей как-то пусто. И. Оренбург устал; мешки под глазами, много работает... Фадеев улетел в Краснодон... Салюты! - я их видела все. Это замечательно, - световой ансамбль. Я жила в гостинице "Москва" на девятом этаже, оттуда все - как на ладони.
Вечером, по радио. - Войска Калининского фронта прорвали немецкую оборону и заняли Невель. Рокадная железная дорога Ostfront'a{199} перерезана. Новый клин! Угроза охвата Витебска - Полоцка, угроза Псковскому району! (Видимо, октябрь терять не будем.)
Вечерняя сводка. - Наши войска после короткой паузы, подтянув тылы, возобновили наступление по всему фронту от Витебска до Тамани. На Волховском фронте нами взяты Кириши...
Во сне: парад Первой Конной... Беседа с товарищем Ворошиловым... Встреча со старыми моряками...
8 октября 1943 года
На Смоленщине вслед за потоком войск - возвращаются со своими стадами пастухи и доярки. Это символ возвращения жизни, труда...
На рынках продолжается падение цен (!): кило хлеба - 80 рублей, картофель отборный - 80, мелкий - 50 рублей килограмм...
Из настроений немецкой армии.
Поражение летом 1943 года произвело на немецкое офицерство более сильное впечатление, чем Сталинград. Тогда верили в реванш. Теперь, когда все рухнуло, говорят прямо, что надежд на благоприятный исход войны с Россией нет. "Люди гибнут напрасно".
Все больше скептических настроений: "Когда англоамериканская авиация бомбит Германию, немцам (в тылу) говорят, что для союзников это проходит безнаказанно, потому что вся немецкая авиация, - на Востоке. А здесь, на Восточном фронте, солдат убеждают в том, что у русских превосходство в воздухе, потому что вся наша авиация - на Западе".
Отношение к Гитлеру ухудшается. В немецкой армии появляются песни, высмеивающие его, много анекдотов и т. и. На стенах домов в Кельне появляются надписи: "Hitler, du loller Affe, wo ist deine geheime Waffe"{200} и другие. В офицерской среде рост самоубийств, пьянство...
Жена унтер-офицера Крюерке пишет мужу (10 апреля 1943 года из Берлина): "Нашу мебель мы снабдили ярлыками, чтобы в случае бомбежки опознать под обломками хоть щепки. Скоро, наверно, пронумеруем еще и свои кости".
К 9 вечера поехал в офицерский клуб на вечер отдыха офицеров Морской железнодорожной артиллерийской бригады. Выступил с сжатым обзором военно-политической обстановки. Встретил друзей: капитана 1-го ранга Черокова с Ладоги и др. Ладожскую военную флотилию уже рассматривают как резерв, начинают ее "раздергивать": нужны люди на Днепре, а завтра - на Дунае, на Западной Двине...
Наблюдал за офицерами, - некоторым из них определенно не хватает воспитания... Нам преподавали многое, но не научили простым вещам: как войти, как поздороваться, как сесть за стол, как держать вилку и нож, и т. и. и т. и.
Видимо, хорошие манеры - это дело "завтрашнего дня". Все это откладывалось до определенного времени - это время придет после победы! Мы сила, сила неимоверная - и простая и сложная!
"Нужны ли манеры, фраки, мундиры и т. д.?" - "Пожалуй, нужны... Ладно, и это освоим", - говорят офицеры с усмешкой... (Мне вспомнились рассказы о янки Марка Твена и отличный психологический этюд Киплинга "Ошибка в четвертом измерении" - о психологическом протесте янки против английских манер, норм, канонов.)
Во мне сталкиваются разные начала: давнее-давнее, с детства прививавшееся воспитание, и более позднее - от революции, от стихии. Сталкиваются и синтезируются, вот что любопытно. А было время, когда каждый из "прошлого", от интеллигенции, - чувствовал себя виновным в самом факте принадлежности к "тем", к "тому" времени.
Ночь темная, теплая... Решили пройтись.
Город огромный, весь пропитанный морским ветром, морской свежестью; кое-где огоньки... Иногда окрики патрулей, часовых. По дуге, в разных концах, вспыхивают ракеты, и тогда на светлом мерцающем фоне вырисовываются дворцы. Мы остановились, чтобы посмотреть на громаду Ростральной колонны, символ державности. Какая-то преемственность от империи Российской к державе Советской... Сквозь века - нерушимость России.
Свет ракет воспринимается, как что-то временное, дрожащее, слабое, преходящее... А город незыблем: плеск воля у набережных и затаенность, загадочность каменных громад, хранящих тайны прошлого, настоящего... и будущего. Все в ожидании будущего. Пустые дома точно ждут новых людей. Иногда из мрака вырастают молчаливые фигуры караульных (уже в тулупах). Мы шли с С. К. версту за верстой, мимо церкви, где венчались мои отец и мать, мимо домов, где я бывал когда-то. Все тихо, темно... Пьянящий запах большого города, необъяснимо связанного с каждой клеткой моего тела, души. Какая-то возбужденность, ожидание, отчаянная готовность к подвигу, жажда просторов... Давно я но испытывал такого чувства вольности, выхода из "рамок", чего-то бродяжнического, смутного.
