Антология - Есенин глазами женщин
– Почему дверь не закрывается, Сережа?
– Здесь везде двери открыты. Только я никуда не хожу, я их всех боюсь. Сегодня в женском отделении одна бегала с бритвой, с лезвием от безопасной бритвы, и я испугался.
Он стал подробно излагать, как он не хочет ни с кем общаться, потому что тут много больных, и опасно больных. Предупреждал, чтобы я была осторожна, так как на этой же площадке расположены женские палаты и что там лежит и та, которая бегала с бритвой.
Потом Сергей стал читать стихи, которые он написал уже здесь, в больнице, в числе их был и «Лимонный свет». Мы много говорили о том, чтобы уехать от Москвы, в какой-нибудь хвойный лес, и там пожить некоторое время. Сергей меня уговаривал, чтобы я тоже бросила на время Москву, что мне тоже надо отдохнуть. Я была рада его хорошему настроению. Он ни разу не упрекнул меня, что его устроили в эту клинику.
Уходя, я еще раз попросила Сережу полежать подольше и окончательно вылечиться. Он торжественно обещал и проводил меня вниз до вестибюля.
Александр Яковлевич отправил его спать, а меня опять пригласил к себе:
– Ну, как вы его находите?
– Просто прелестным, он давно таким не был. Вы напрасно меня пугаете, Александр Яковлевич.
Он грустно покачал головой:
– Зачем же мне вас пугать, я просто предупреждаю вас, чтобы вы не обольщались несбыточными надеждами.
– Я не понимаю, что вы хотите сказать.
– То, что Сергей Александрович неизлечимо болен и нет никакой надежды на то, что он поправится.
– Вы с ума сошли, – вырвалось у меня невольно. – Если у вас все такие безнадежные больные, то вам просто нечего будет делать.
– Вы же понимаете, что я говорю все это, вполне понимая, как это серьезно, – начал опять Александр Яковлевич, – не надейтесь ни на что…
– То есть вы хотите сказать, что Сергей Александрович недолговечен?
– Да, – кратко ответил он.
– А если мы заставим его лечиться насильно?
– Это тоже не достигнет цели…
– Что же, он не проживет и пяти лет?
– Нет.
– И трех лет не проживет?
– Конечно, нет!
– А год?
– И года не проживет!
– Так как же это? Я не понимаю…
– Вы успокойтесь, идите домой, а завтра поговорим еще раз.
Но как можно успокоиться, когда ассистент Ганнушкина, человек, который так хорошо относился ко мне, к Сергею Александровичу, сказал, что Есенин обречен…
Я поздно вечером позвонила на квартиру Воронского и рассказала о моей беседе с Аронсоном.
– Что же вы предлагаете? – спросил Воронский.
– Давайте возьмем его под опеку, скажем, вы, я и Наседкин. Никто не обвинит нас в каком-нибудь влиянии той или иной литературной группы. Мы представители трех разных течений. Заставим насильно лечиться.
– Что ж, – согласился Воронский. – Давайте сделаем так, как вы предлагаете. Я завтра поговорю с юристом, вы мне звоните в редакцию, завтра я буду целый день.
Смерть Сергея Есенина
На другой день я не пошла в Госиздат. У меня была срочная работа, которую я должна была закончить.
Выяснилось, что дома нет денег, мама мне об этом сказала часов в двенадцать. Пришлось созваниваться с бухгалтером Госиздата Михаилом Ивановичем Быковым, и тот, после долгих торгов, крика и отказа, все же милостиво согласился выписать аванс в сорок рублей. Я попросила отца получить эти деньги, выдав доверенность.
Среди дня позвонил А. А. Воронский и сказал, что он советовался с юристом, заявление будет составлено, и мы на днях соберемся, чтобы подписать его и передать московскому прокурору.
Уже смеркалось, а отец все не возвращался. Трудно было понять, что его так задержало. Мама несколько раз просила позвонить в Госиздат, но я все как-то откладывала это. И вот уже часов в пять явился отец, очень сильно навеселе. Он сказал, что денег не дали, обещали дать непременно завтра, что все деньги забрал Сергей и уезжает вечером в Ленинград.
– Кто уезжает?
– Сергей!
– Где ты его видел?
– Я с ним целый день ходил. Мы всё сидели в пивной. Сергей не один, с ним доктор невысокого роста, еврейчик.
– Александр Яковлевич? – удивилась я.
– Да, Александр Яковлевич, он из больницы, где лежал Сергей.
Я сейчас же позвонила Софье Андреевне, и она подтвердила, что Сергей вышел из больницы и не велел мне об этом сообщать, что он действительно собирается вечером уехать в Ленинград. Говорит, что будет «жить постоянно в Ленинграде». Сказала, что, видимо, с Сергеем они расстаются совсем. Сергей забрал свои вещи и уложил их в чемодан. Все упаковано, и Сергей где-то бродит по Москве.
От отца я тоже не много узнала, он посмеивался и говорил, что Сергей непременно уедет, что в Москве ему все надоело. Рассказывал, что Сергей очень боится, что я его остановлю, а потому он просил и отца ничего мне не говорить.
Мне хотелось сейчас же поехать в Ленинград, но был уже вечер, и мне трудно было достать денег на поездку, так как все редакции закрывались. К тому же это было двадцать третье декабря, а двадцать пятого все праздновали Рождество – издательство и журналы будут закрыты.
Я позвонила знакомым, у которых всегда «в минуту жизни трудную» могла одолжить денег. Мне сказали, что завтра, то есть двадцать четвертого декабря в Ленинград едет мой большой друг М. Ш., и мы договорились, что поедем вместе. Он на себя взял обязанность купить билеты.
Я сейчас же позвонила Воронскому и сказала, какое возникло затруднение; посоветовавшись, решили так, что в Ленинграде я постараюсь увидеть кого-нибудь из писателей и договорюсь о том, что с Сергеем никто не будет пить, что за этим проследят в Ленинграде и вернут его в Москву. А если он не поедет, то мы тогда уже будем хлопотать сами. Кроме того, Воронский посоветовал встретиться там с Есениным и постараться привезти его в Москву.
Выехала я двадцать четвертого вечером и двадцать пятого утром была уже в Ленинграде. Остановилась в «Европейской» и сейчас же принялась разыскивать друзей Сергея Александровича. Телефона Вольфа Эрлиха – в последнее время с ним очень дружил Сергей – я не нашла ни в телефонной книжке, ни в справочном столе, куда звонила многократно. Дозвонилась до Марии Михайловны Шкапской, но она была в страшном горе, кто-то из близких у нее покончил с собой, и она не понимала, что меня так тревожит в поведении Сергея Александровича. И прямо сказала, что она сейчас – сама мертвец и помочь не сможет. Как на грех, никого не было дома, или не подходили к телефону товарищи, которым я звонила. Но вот наконец мне повезло, и к телефону подошел Николай Никитин. Он с готовностью приехал в «Европейскую», где я ему все очень подробно рассказала о Есенине. Он обещал все устроить и уверил, что я могу спокойно возвращаться домой, так как он примет все меры, чтобы с Сергеем никто в Ленинграде из писателей не пьянствовал, не шатался по кабакам, одним словом, обещал сделать все так, как следует.
