Александр Байгушев - Русский орден внутри КПСС. Помощник М. А. Суслова вспоминает
Мы с Новиковым решили полярно переменить «академические» акценты не только умелым подбором материалов, но и соответствующе подобранными примечаниями. А также умело сгруппированными свидетельствами современников В.И. Ленина. Никакой отсебятины, но отбором и чужими устами красноречиво сказать все. Василий Васильевич загорелся: хоть что-то стоющее сделаю в жизни перед уходом на пенсию. Ленин у нас предстал вполне даже патриотом, без патологической русофобии, довольно консервативным во взглядах на искусство, настойчивым в требовании неукоснительной ассимиляции евреев и ярым врагом всех иудо-модернизмов и перехлестов. В общем, мы вытащили «нужного Ленина» и хорошенько обернули «примечаниями». Новиков слыл добросовестнейшим ортодоксом. Про Новикова в журнале «Знамя» говорили: мы открываем год В.В. Новиковым, а потом печатаем, что хотим. Под надежного «Новикова» Суслов лично дал разрешение готовить красивый юбилейный том: «Вот, мол, “Современник” исправляется! в утвержденном ЦК КПСС тематическом плане стояло: «В.И. Ленин о литературе, 550 стр., вступительная статья В.В. Новикова; составители В.В. Новиков и А.И. Байгушев. Примечания Т.Н. Марусяк».
Сборник был набран и сверстан, но света не увидел. Дело в том, что на пенсию ушел директор «Современника» Юрий Львович Прокушев, который один только и мог взять на себя ответственность подписать в свет столь дерзкую книгу, предлагающую нарушить еврейский канон и взглянуть на наследие В.И. Ленина так, как нам, русским нужно. А новый директор Г. Гусев взять на себя всю ответственность не решился, тем более, что ситуация с «Современником» предельно обострилась. И, — скажу и про себя честно, — я тоже уже как-то не был уверен в том, что, коли нас с В.В. Новиковым «они» начнут бить, то в новой ситуации Суслов встанет на нашу с В.В. Новиковым защиту. Вот так печально было с последней версткой, какую я держал в своих руках перед подписью в свет в «Современнике». Мы какое-то время с В.В. Новиковым тщательно хранили верстку, надеялись выпустить в другом издательстве. Но события стремительно побежали так, что В.И. Ленин вскоре вообще стал сначала дурным тоном, а потом вовсе никому не нужен. Сейчас ведь еще вспоминают державника И.В. Сталина, а от Ленина, как от зачинщика смуты, шарахаются все.
Ну, а с «Современником»? Мои счастливые дни оборвались так же внезапно, как начались. В «Современник» вползла андроповская змея. Внешне она маскировалась под самую банальную склоку. Двое русских поэтов Юрий Иванович Панкратов и Александр Александрович Целищев, вчера обнимались и клялись Прокушеву и Сорокину в вечной верности, буквально ползали на коленях благодаря за свои изданные книги, а, сегодня, сами занимая в издательстве не маленькие посты, перепившись (!), «разобиделись на весь белый свет», что у Сорокина идет книга в другом издательстве «Художественная литература», Прокушев широко печатается в издательстве «Просвещение». «Избранное» у Сорокина, а у них нет, и, в дымину пьяные, накатали на директора и главного редактора, своих же русских, телегу евреям в ЦК. Мол, раз так — пусть евреи, как третейские судьи, нас рассудят, определят со стороны, кто больше достоин «Избранного». Так они сами мне объяснили телегу.
По существу телега была «пустой». И даже в ней чувствовалось некое удивительное профессиональное незнание издательского дела — ведь то, чтобы руководители издательства печатались не у себя, как раз поощрялось. Издательство — не газета, где, чтобы не разбазаривать добытую информацию, не разрешается своим сотрудникам печататься вовне без специального разрешения. В издательствах все наоборот. Гонорары — не маленькие газетные, а большие деньги. И поэтому, чтобы руководители и даже рядовые сотрудники издательств не устраивали себе кормушку, не хапали в свой карман, то для печатания у себя им было нужно каждый раз разрешение Министра на основе чрезвычайно придирчивых спецрецензий Комитета по печати. Но профессиональное незнание понятно, если текст письма готовился не самими его авторами, а где-нибудь в «конторе». За «контору» свидетельствовало, что и уж очень все рассчитали гады, кому именно направить и как для верности еще и за якобы недоплаченные взносы с гонорара просигналить.
Честно говоря такого «письма» надо было ожидать. За Юрием Панкратовым был давний грех, когда его могли попутать. Он был лучшим учеником Пастернака, был своим в еврейских кругах. Те его тянули вверх, славили. Но внезапно в момент травли Пастернака именно Юрий Панкратов открестился от своего учителя — с чего бы? а не с того ли, что его с поэтом Хабаровым простили в ГБ за некий манифест. Простили, но «повязали». Впрочем, это только мой домысел. Но есть ему косвенное. подтверждение. Я помчался гасить письмо к своим людям в КПК. Но хотя я ссылался аж на члена Политбюро Константина Установила Черненко (которому всю подноготную с «ихней» провокацией против русского «Современика» объяснил, и тот все понял), но мне намекнули, что письмо на «соседском» контроле, что даже звонил, интересовался сам Андропов.
«Факты» не подтвердились, но работать Прокушеву и Сорокину стало некогда — наши недоброжелатели обрадовались и пошли проверка за проверкой. Сами себя, мол, русские евреям подставили, а те и рады русских «проверять». Мы еле отбивались. Я предупредил Прокушева, чтобы он взял больничный на месячишко-другой и не ходил на обсуждение в КПК. Меня попросили его так предупредить — у них в КПК была не та обстановка: только что прошла «накачка сверху», и Прокушев мог попасться под горячую руку и таки схватить выговорешник ну ни за что. Но Прокушев уперся: — я не брошу на растерзание Валю, а двоим брать бюллетени слишком явно. Отвечать будем вместе! я молодых не подставляю, не предаю и не прячусь. На мне нет вины!
Прокушев, как мне потом рассказали, держался на КПК достойно, но ему таки дали выговорешник, на всякий случай. Не Бог весть какое наказание, через год бы снял. Другие с такими выговорами годами работают. Тот же Софронов, который на «Огоньке». Но Юрий Львович кровно обиделся: «Я старый коммунист, а со мной так поступают! Мне не верят, что я ни копейки из гонораров себе не взял — все что было, до копейки, перевел на Музей Есенина. Ну, что они сами проверить это не могли? я справки должен им с собой носить. Да пошли вы все…» Прокушев категорически подал заявление об уходе: «Грызитесь без меня!»
Я тоже стал подумывать о переходе на творческую работу. Как раз вышла и получила хорошую прессу моя книга критики и публицистики «Точка зрения». Весь стол дома был у меня завален непристроенными рассказами, повестями, даже пьесой. А в нижнем ящике стола лежал готовым большой исторический роман «Плач по неразумным хазарам». Проскочить с ним через цензуру даже при моих связях я пока никак не мог — дергался, но в моем романе о хазарах — увы, именно «в семье» увидели аллюзии на брежневское время, в фигуре Кагана — аж самого Брежнева. Я был дико обижен и страшно колебался. Конечно, если уйти с работы, то ведь не связанный служебным положением я мог бы и на Запад «Хазар» передать — хорошие предложения у меня были. А там будь что будет. Но как вдруг — боролся-боролся с диссидентами и сам по их дорожке?
