Виктор Кельнер - 1 марта 1881 года. Казнь императора Александра II
Ни на какие вопросы, касающиеся лично меня, а также лица, застрелившегося сегодня ночью в той квартире, где я была арестована [Н. А. Саблин. — Сост. ], и вещей, оказавшихся в той квартире, я отвечать не желаю. Предъявленная мне сейчас фотографическая карточка — действительно моя.
[5 марта]. Предъявленную мне сейчас личность (был предъявлен мещанин Николай Иванов Рысаков) я не знаю. Признаю, что я принадлежу к русской социально-революционной партии, программы «Народной воли», о своей же революционной деятельности и вообще о своей жизни и занятиях в Петербурге я никаких ответов давать не желаю. На Малой Садовой улице в Петербурге ни в квартирах жильцов, ни в разных торговых помещениях я знакомых не имела и не имею.
[8 марта]. На все вопросы, предлагаемые мне, отвечать не желаю. На вопрос, знала ли я о подкопе на М. Садовой улице в С.-Петербурге из сырного магазина, заявляю, что участия в этом подкопе я не принимала, а на вопрос, знала ли о существовании этого подкопа, отвечать не желаю.
[6 марта]. Я не признаю себя виновною в соучастии во взрыве, произведенном 1 марта 1881 года на набережной Екатерининского канала, последствием коего была смерть и повреждение здоровья нескольких частных лиц. Рысакова я не знаю. В квартире моей действительно были найдены две банки с динамитом, и я не знала, что это динамит. Откуда эти банки с динамитом взялись, не желаю показать. По поводу квартиры и человека, застрелившегося в ней, никаких ответов дать не желаю. Человека, тяжело раненного взрывом и умершего в больнице, проживавшего под именем Ельникова [И. И. Гриневицкий. — Сост. ], я не знаю.
[12 марта]. 6 или 7 сентября прошлого 1880 года я и личность под именем мещанина г. Москвы Андрея Иванова Николаева [М. В. Тетерка. — Сост. ] заняли кв. № 25 в доме № 27/1 по Троицкому переулку. До этого времени я жила в течение нескольких дней в меблированных комнатах — комната № 4 — в доме, кажется, № 55/1, на углу Невского и Новой улицы, а где я до того жила в Петербурге — сказать не желаю. В меблированных комнатах я была прописана, как равно и личность, называвшаяся моим мужем, Иваном Андреевым, жившим в одной со мною комнате под именем Елисаветы Алексеевны Николаевой. Наняв квартиру в доме № 27/1 по Троицкому переулку, я и называвшийся Николаевым меблировали ее, но старою или новою мебелью — не знаю, так как мебель привез Николаев. Служанки мы не имели, а ходила за провизией и готовила кушанье я сама. Личность, живущую со мною под именем моего мужа Андрея Иванова Николаева, я называть не желаю. В этой квартире у нас бывали: Желябов, Перовская, личность, карточка с трупа которого мне сейчас предъявлена (была предъявлена карточка трупа лица, умершего от ран 1 сего марта в Конюшенном госпитале), фамилию которого я хотя и знаю, но не желаю сказать, а говорю только, что знала эту личность также под именем Михаила Ивановича и под прозвищем Котик. Бывали у нас и другие лица, но кто они — сказать не желаю. Из дома № 27/1 по Троицкому переулку сожитель мой, называвшийся Николаевым, уехал в начале февраля, не знаю куда… а к половине февраля переехала, вместе с личностью называвшегося также моим мужем Фесенко-Навроцким, в кв. № 5 дома № 5 по Тележной улице. Называвшийся Фесенко-Навроцким не одно лицо с называвшимся Андреем Ивановичем Николаевым. В настоящее время я могу сказать, что под фамилией Фесенко-Навроцкого жил со мною Николай Алексеевич Саблин, а я жила, как уже известно, под именем его жены Елены Григорьевны. Саблин и Николай Рысаков никогда не бывали в моей квартире в доме № 27/1 по Троицкому переулку. В этой квартире у меня и Николаева была типография «Рабочей газеты».[60] Лиц, заведовавших литературной частью этой газеты, а также работавших в этой типографии, я назвать не желаю, относительно же себя и Николаева могу только сказать, что я, как знающая наборную часть, была наборщицей и в этом же помогал нам Николаев. Желябов, Перовская и Котик не принимали участия собственно в печатании названной газеты, а о их деятельности по отношению к распространению этой газеты я сказать ничего не желаю, кроме того, что, насколько я знаю, Желябов был сотрудником в названной газете. В указанной моей квартире, где была типография, был отпечатан только 1-й номер названной газеты и «программы рабочих партии Народной воли». Недели за две до отъезда моего из той квартиры, вскоре по отъезде Николаева, все принадлежности этой типографии были взяты из моей квартиры, но кем и куда перевезены — сказать не желаю. Я сама также раздавала номера названной газеты в среде рабочих, но где именно, то есть на каких фабриках, заводах или в квартирах, где бывали рабочие, — я сказать не желаю, а также не желаю назвать фамилии тех рабочих, коим давала газету и названную выше программу. Со времени перехода моего на квартиру, где печатались названные газета и программа, я начала покупать картон, из которого приготовляла кассы типографские; о сожителе же своем Николаеве говорила, что он служит в каком-то месте, название которого теперь не упомню. Добавить что-либо к настоящему показанию не имею, кроме того, что квартира в доме № 27/1 по Троицкому переулку была «конспиративная».
[Заявление Г. Гельфман от 30 марта]Исполняющему обязанности прокурора при Особом присутствии Правительствующего Сената
Приговоренной к смерти Геси Мироновны Гельфман
ЗаявлениеВвиду приговора Особого присутствия Сената, о мне состоявшегося, считаю нравственным долгом заявить, что я беременна на четвертом месяце. Подать это заявление доверяю присяжному поверенному Августу Антоновичу Герке.
Геся Гельфман[61]Печатается по: 1 марта 1881 года, с. 298–300.
А. В. Тырков
К СОБЫТИЯМ 1 МАРТА 1881 ГОДА
<…> Меня отвезли в Дом предварительного заключения. Утром позвали на допрос в самом Доме. Допрос был по пустому делу о гектографе, но это пустое дело навело на мой след. Рысаков знал только мое имя и мог дать показание о каком-то Аркадии, студенте Петербургского университета. Совпадение имен в показаниях по обоим этим делам дало повод заподозрить тождественность лица. Были у них и еще кое-какие указания, предполагаю, агентурные, но полученные уже после показания Рысакова.
Часа в 2 дня меня опять вызвали из камеры и на этот; раз повели в департамент полиции. В департаменте меня ввели в небольшую комнату, выходившую своим единственным окном во двор, и оставили в ней одного. Стоя у окна, я увидел Рысакова, шедшего по двору из тюремного помещения при департаменте под конвоем четырех жандармов с шашками наголо. Немного спустя ко мне вошел жандармский офицер и ехидно-вежливо предложил: «Пожалуйте». Меня ввели в длинную комнату, в конце которой за большим столом стояло и сидело человек 8-10. Плеве занимал председательское место. Жандармский офицер, почему-то надевший синие очки (потом я видел его без очков), шел передо мной вполуоборот к столу, почти даже задом к нему, близко наклонясь над моим лицом и заглядывая очень загадочно и вопросительно мне в глаза. Вся эта комедия была очень смешна, но тут же было и нечто другое, от чего меня обдало холодом. По сю сторону стола сидел Рысаков и при моем появлении повернулся ко мне лицом. Когда его еще вели по двору, мне удалось уловить его настроение. Он шел какими-то равнодушными, точно не своими шагами, переводя глаза с предмета на предмет, с мучительным безразличием человека, для которого все счеты с жизнью кончены; одним словом, имел такой вид, какой могут иметь люди, когда их ведут на казнь. Но когда мне пришлось остановиться в каких-нибудь двух шагах от него и когда глаза наши встретились, тут только я увидел весь ужас его состояния. Лицо его было покрыто сине-багровыми пятнами, в глазах отражалась страшная тоска по жизни, которая от него убегала. Мне показалось, что он уже чувствует веревку на шее. Мы молча смотрели друг на друга, а сидевшие и стоявшие наблюдали за нами. Чтобы покончить, разрешить чем-нибудь это напряженное молчание, я сказал: «Этот человек мне незнаком». Тогда жандарм в синих очках увел меня обратно в комнату. Вся эта сцена очной ставки продолжалась, самое большее, минуту-полторы. Ждать мне пришлось очень недолго. Меня повели опять, но уже на допрос, и предъявили показание Рысакова, в котором он подробно излагал все, что относилось к участию в деле моему, Оловенниковой и Тычинина.
