Иван Науменко - Сорок третий
Миколе тоже надо притаиться. За сводками для Мазуренки будут приходить Митя с Лобиком. На железной дороге останется Гриша Найдёник, для другой работы есть Вера, Плоткин, Примак, Василь Шарамет. Со временем можно еще кого-нибудь привлечь. Пусть Микола предупредит Мазуренку, чтоб встретил местечковцев.
Договариваются, что хлопцы пойдут в лес через пять дней.
Микола веселеет.
- Идите под хутор Скорошилов. Он в трех километрах от Малкович. Там слева березняк, кто-нибудь встретит.
III
Уходить приходится раньше, чем договорились.
На другой день вечером Митя приходит к Плоткину. Саша лежит в своей боковушке, мать лечит его домашним способом. Прикладывает к обожженной ноге смоченные растительным маслом тряпки. На стене - знакомая географическая карта. Два года определяли по ней хлопцы линию фронта. Теперь фронт не так и далеко.
Когда Митя выходит от Плоткина, к нему от своего крыльца темной тенью бросается Марья Ивановна:
- Птах, сейчас же выбирайтесь из местечка!.. Мне Красовский намекнул. Прямо не сказал, прямо он никогда не говорит. Ясно и так. В Сиволобах лагерь. Составляют списки, кого забрать.
- Спасибо, Марья Ивановна. Вы не только учили нас, но и спасаете от опасности. По-своему, по-женски, но разве от этого что-либо меняется? В прошлом году предупредили, что записан в Германию, теперь - о лагере. Большое вам спасибо...
Митя бежит к Лобику. Уйдут завтра ночью, пускай Иван собирается. Хлопцы советуются, размышляют. Время неподходящее: вчера разгрузился новый эшелон. Власовцев полно в местечке, в Кавеньках. Но выбирать не приходится...
Ночует Митя на Залинейной улице. Там, у дальних родственников, пустив слух, что поссорилась с теткой, мать живет уже несколько дней. Даже корову туда перевела. Ночью, лежа на сеновале, Митя слышит неприятный разговор:
- Постреляют нас из-за Птаховых. Самого сослали, и сын носится.
Разговаривают материна кума с золовкой. Может, не стоит их обвинять? Родня до полдня, надо самим думать о спасении.
Ночью железная дорога гудит от непонятных взрывов.
На рассвете, нагрузившись узлами, семья выбирается в Росицу. Мать грустная, невесел и Адам - понимают, что означает переселение. Татьянке и Гэле - море по колено. Подпрыгивают, смеются. Весь последний год живут Птахи по-цыгански, ютятся по чужим углам, но младшим детям - горе нипочем.
Уже солнце поднялось, пока дошли до усадьбы двоюродного брата матери. Хата его - первая от дороги, стоит у опушки леса. Ближе к местечку, на песчаном пригорке, еще одна хата, вернее, хуторок - старинная, обомшелая усадьба, огороженная плотным дубовым частоколом. От этой усадьбы, наверно, и начался совхозный поселок, новый, построенный лет за десять до войны.
Аврам - так зовут брата матери - черноволосый, широкоскулый, приземистый. В совхозе работал кузнецом. И родня не близкая - забегал раза два, когда жили Птахи в будке, и угощали его не очень, но принял семью так, что лучше не надо.
- Проживем, сестра, не горюй. Места хватит. Есть шалашик в лесу, можно там укрыться. До зимы тряска кончится, вот увидите.
Отведя Митю в сторону, подмигнув, Аврам сообщает:
- Я, брат, партизанам, когда ночью налетали, немного подсобил. Вышел со двора, вижу, бежит один, я остановил, шепнул ему, где немцы масло прячут. Очистили тот погребок.
Спасибо, дядька Аврам!.. У Мити будто гора с плеч свалилась. Теперь он свободен, а свободному ничто не страшно. До полудня Митя сидит у дядьки, даже чарку с ним выпивает. На прощанье целует мать, братьев, сестер. Мать, перекрестив Митю на дорогу, плачет:
- Отца нет, и ты уходишь. Хоть наведывайся когда-нибудь.
- Приду, мама. Не бойся.
Митя идет в местечко. Там еще дела есть. Он забегает к тетке, предупреждает ее и, перескочив улицу, просит у соседки Марьи позволения переждать в ее хате до вечера. Та все понимает, хотя виду не подает:
- Живи хоть месяц. Разве мало места?
На теткином дворе тихо. Никто за ними не приходит.
Вечером Митя пошел в лесхоз. Он знает, где лежит ключ, отпирает дверь, заходит в комнату кассы. Неожиданно ушла в лес Нина Грушевская она вместе с Плоткиным работала в торговой конторе. Была, как Митя, кассиршей, забрала деньги, в сейфе оставила лист бумаги с нарисованной на ней дулей. Дулю Митя рисовать не будет, а марки возьмет. Понадобятся и в лесу. Хотя он и кассир, но давно не знает, сколько в кассе денег, - брал марки не считая. На них Микола покупал мыло, сахарин. На случай ревизии Митя расписывался в ведомостях за людей, которые зимой валили возле железной дороги лес, а за деньгами так и не пришли.
Набив карманы марками, оставив карбованцы, ключ Митя из сейфа не вынимает. Пускай делают ревизию. Будет Кощею хоть какая-нибудь работа...
Сбор - у Иванова деда. Мундир, добытый Михайловым, великоват. Но когда, надев его, Митя подпоясывается широким воинским ремнем, который подарил при расставании Василь Шарамет, надевает пилотку, одолженную Примаком, вид у него не такой уж плохой. Только с ботинками неважно. Разбитые, с задранными носами, с подошвой, которая уже теперь отстает, они долго в лесу не прослужат.
Бабка, хотя и не родная, несет Лобику кожушок. Теперь-то тепло, а как придет осень, зима? Бери, Иванка, плохим словом бабку не помянешь. Кожушок без воротника, женского покроя, Лобик похож в нем на деревенского пастуха, но выбирать не приходится.
Винтовки, обрез, которые хлопцы вытащили из тайника, восторга тоже не вызывают. От сырости приклады покрылись плесенью, стволы заржавели. Митя с Лобиком тем и занимаются, что чистят, смазывают затворы, протирают, намотав кудель на шомпол, стволы. Винтовку, добытую Миколой, возьмет Митя, обрез - Сергей, длинную французскую железяку, к которой так и не нашлось патронов, - Лобик.
Сергей между тем запаздывает. Уже полночь, а его нет. Наконец он приходит, и не один. Жена, Гришина сестра Маня, держит на руках завернутое в одеяло дитя, на пороге, шмыгая носом, стоит еще один кандидат в партизаны - Рудик, бездомный парень лет четырнадцати, который самопасом живет на Вокзальной улице. Где Сергей его подобрал, зачем, - теперь не спросишь. Да и не прогонишь Рудика, так как все видел, знает.
Дед предлагает посторожить, пока беглецы поспят. Хлопцы идут в хлев, на сено, Маню с ребенком оставляют в хате. Добрый у Лобика дед. Уход к партизанам внука и его товарищей принял как должное. А недавно, допрашивая о сыне, его самого немцы трясли.
Два или три часа сна пролетают мгновенно. Хлопцы вскакивают, вскидывают на плечи винтовки, по очереди целуются с дедом, с бабкой. Она напаковала Ивану полную торбу.
- Мы будем приходить, - говорит Лобик. - Ночью...
Дед согласно кивает головой.
