Франсиско Мероньо - И снова в бой
- Скорее в лес!.. Лес - наше спасение! - шептал на бегу Вильялон, но немецкая пуля пробила ему грудь. Белорус не дал ему упасть. Он обнял его и осторожно опустил на землю. В это мгновение пулеметная очередь прошила их обоих. Вильялон успел только сказать:
- Не оставляйте меня здесь... Не оставляйте одного!
Раздумывать было некогда. Бадия на мгновение остановился и сделал два шага вперед. Белорус был мертв, его голубые глаза не мигая смотрели в небо. В предсмертной судороге корчился Вильялон. Жизнь покидала его.
Бадия, отстреливаясь, опять повернул к лесу. У него кончились патроны. Стало совсем темно. В нескольких шагах от дороги он увидел большую глубокую канаву, наполненную водой. Единственное спасение от собак!
Хосе Бадия, цепляясь за кусты, забрался в канаву, в самое темное место. Через несколько минут послышался лай собак. Все ближе и ближе. Немцы почти все уже проскочили мимо, но одна из собак резко повернула в сторону и, натянув поводок, рванулась к канаве. Немцы окружили канаву и завопили:
- Выходи, Иван!
- Руки вверх!
- Не дождетесь! - крикнул Хосе, вылезая из канавы. Весь в грязи, черный, страшный, только глаза горят ненавистью к врагу. Крепко сжимая в руках партизанский нож, острый, как бритва, Бадия твердым шагом направился прямо на немца с автоматом. Прозвучала сухая автоматная очередь. Птицы, устроившиеся на ночлег на деревьях, подняли отчаянный шум. Гомон птиц вместе с эхом выстрелов далеко разнеслись вокруг. Хосе Бадия поднял руку с ножом и рухнул на землю.
* * *
О судьбе этой группы мы узнали значительно позже от случайно оставшегося в живых радиста Коли. Тяжело раненный в начале боя, он отполз в высокую болотную траву и стал свидетелем гибели своих товарищей. Колю подобрали партизаны. Через несколько дней у заброшенной деревни нашли трупы и пяти бойцов-десантников. Об их последних минутах рассказала партизанам чудом уцелевшая старушка.
Прошло пятнадцать дней. К переброске готовилась новая группа. Полковник Медведев, комиссар Стехов, полковник Лукин и другие командиры с сожалением констатировали, что, видимо, ждать известий от группы Творогова больше не следует.
Москва в то время жила нормальной жизнью. Москвичи твердо верили в разгром врага и приближали день победы своим ударным трудом.
В новую группу тоже вошли испанские летчики Антонио Бланко, Антонио Бланч и Хесус Ривас, а также испанцы других военных специальностей.
Май 1942 года. Самолет Ли-2 готов к отлету. Легкий ветерок от работающих моторов гуляет по летному полю аэродрома имени Чкалова. Полковник Медведев со списком в руке делает перекличку:
- Феликс Перес!
- Есть!
- Хосе Ортуньо!
- Есть!
Те, которых вызывают, один за другим занимают места в самолете. Рядом садятся Антонио Бланко и доктор Цесарский, испанец Меса и русский Кузнецов, Картабон и комиссар Стехов, Бланко и радистка - испанка Африка Бланч, санитарка Шаталова, Корчинский, Ривас, Чернова, Струтинский, Грос, Валя Довгер. Последним поднимается в кабину полковник Медведев. Техник закрывает дверь и уходит к пилотам, а самолет словно замирает в начале взлетной полосы, готовясь взять разбег.
Инерцией при взлете тесно прижимает десантников друг к другу.
Чернова вопросительно и с возмущением смотрит на Хесуса Риваса. Тот извиняющимся тоном говорит:
- Извини, но это сила инерции так подтянула меня в твою сторону!
Грос, услышав это, громко смеется:
- И кто тебе поверит? Тоже мне, нечаянно!
Все с улыбками смотрят в их сторону. Лида и Хесус краснеют. Ривас по возрасту годится девушке в отцы, но от шутки краснеет, как юнец. Опустив глаза, он начинает рассматривать кончики своих пальцев.
Все с облегчением вздыхают, когда самолет, набрав высоту, переходит в горизонтальный полет. Десантники расслабляются, достают фляжки.
Ортуньо, сидящий рядом с полковником, спрашивает:
- Можно сделать глоток?
- Да, можно и попить и поесть. В нашем распоряжении почти три часа полета.
Все следуют примеру Ортуньо.
- Помнишь, Ривас, как мы работали на ремонте моторов? - спрашивает Грос.
Тот, к кому обращен этот вопрос, не любит много говорить и в ответ лишь молча кивает.
- Если мне не изменяет память, тебе очень нравилась работа. Ты уходил с работы всегда поздно, Тебя так и называли: мастер - золотые руки...
- Я просто не люблю торопиться...
- С немцами тебе придется поворачиваться быстрее. То ли ты будешь бежать за ними, то ли они за тобой?
- Не будет такого, чтобы я бегал от них!
- Ну, а если говорить серьезно: кто тебя направил в партизаны?
- Как кто? Партия! - с гордостью отвечает Ривас.
- И все же почему? Ведь ты со своими золотыми руками мог бы принести гораздо больше пользы, работая на заводе, чем в качестве партизана...
- Я? Ты что?! Отказаться выполнить задание партии? Ни в коем случае!
Он хотел еще что-то сказать, но в это время вокруг начали рваться немецкие зенитные снаряды, а лучи прожекторов - "лизать" брюхо самолета.
И опять воцаряется тишина. Полковник поясняет!
- Проходим линию фронта по Оке.
Девушки смотрят на мужчин широко раскрытыми глазами, будто хотят спросить: "А что же будет дальше?"
В этот момент пилот бросает самолет сначала на одно крыло, затем на другое и входит в затяжное пике, а у самой земли выводит его из-под обстрела. Все крепко держатся за сиденья. В самый критический момент Мария Шаталова неожиданно вскрикивает:
- Ой, мама!
Пилот выравнивает самолет уже вне зоны обстрела. Моторы опять ровно гудят, и машина набирает высоту над оккупированной врагом территорией. Альтиметр показывает три тысячи метров.
Ривас задумчиво отодвигает занавеску на иллюминаторе и смотрит вниз. Затем встает и вглядывается в глубину темного леса. В ответ на свои мысли кивает головой, потом опять садится. Кажется, будто он что-то потерял и никак не может найти. Он просто не может долго сидеть без дела, его руки все время должны что-то делать, а сейчас делать нечего и он задумчив больше прежнего. Из состояния задумчивости его выводит полковник Медведев, который говорит, обращаясь к бойцам отряда:
- Товарищи! До конца полета у нас остается мало времени. Я буду прыгать первым. Нужно иметь в виду, что мы находимся на оккупированной территории и каждое наше действие должно быть хорошо продумано.
Ривас, который очень плохо знает русский язык, в ответ на слова полковника шепчет: "Понимай". Хесус небольшого роста, он уже немолод, ему около сорока; у него плоскостопие, но он об этом никому не говорит. Ривас никогда громко не смеется, он не любит говорить о себе; его трудно вывести из равновесия, и при этом он сохранил способность краснеть, как юноша.
