Джеймс Томсон - Город страшной ночи

Хотя на улицах освещены дома
            И серебрит луна тишь площадей,
Царит в бессчетных закоулках тьма;
            Когда же ночь ступает средь аллей,
Встает на перекрестках мрак бездонный,
Мерещится там ряд домов бессонный,
            И переулки подпола черней.

И вот уж новому обучен глаз:
            Пускай густа и непроглядна тень,
Но видит в полной темноте сейчас
            Он так же ясно, словно в светлый день, —
Там — облик сумрачный впотьмах таится,
Там — нечто тьмы чернее вдруг змеится:
            Фантомами полна ночная сень.

Слух также средь глубокой тишины
            Какие-то шумы невольно мнит:
То будто вздохи сонные слышны,
            То стон глухой невидимых обид,
Невнятный шепот, отголоски смеха —
Но явь ли это или же помеха
            Для слуха — вряд ли кто-то объяснит.

Не утишит скорбей теченье лет,
            И удивление тает меж картин
Чудных, где права у закона нет,
            Где В-Жизни-Смерть — предвечный властелин.
Раздавлена ужасным этим гнетом,
Изумлена страстей коловоротом,
            Душа уж не дивится средь кручин.

Он с площади великой глас вознес,
            Вещая с травянистого холма,
Без шляпы, вихрь разметанных волос,
            Как если б вкруг была народу тьма, —
Собою крепок, словеса кипят,
Огня исполнен ненормальный взгляд:

— Когда шел чрез пустыню, было так:
Когда шел чрез пустыню — вот, во мгле
Весь небосклон, тьма правит на земле,
Ни звука, ни движенья — тишина,
Глухая тьма немыслимо душна.
Прошли часы; вдруг мимо проскочил
С безумным клекотом рой мерзких крыл.
            Но я лишь шел в ответ:
            В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:
Когда шел чрез пустыню — жадный взор
Горящих глаз за мною вел надзор,
Дыханья хищного тяжелый смрад
Мне кожу опалял, как жаркий яд.
Кривые когти, руки мертвецов
Старались ухватить из-за кустов,
            Но я лишь шел в ответ:
            В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:
Когда шел чрез пустыню — вот, багрян,
Вдруг холм явился, огнем обуян,
Там, завиваясь, чадны и легки,
Плясали пламня злые языки —
Змеиный шабаш, дьявольский содом,
Под праздник адский отданный внаем, —
            Но я лишь шел в ответ:
            В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:
Когда шел чрез пустыню — дерзкий дрот
Падучих звезд сек черный небосвод,
Зенит отверзся бездною огня,
От молний вся тряслась земли броня,
В валах огня вздымалась почва вдруг
И комьями валилася округ —
            Но я лишь шел в ответ:
            В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:
Когда шел чрез пустыню — бриз дохнул,
И брега я морского досягнул.
Утесы громоздилися грядой,
И неумолчный грохотал прибой,
Кипела пена, брызг висела хмурь,
И неба раскололася лазурь, —
            Но я лишь шел в ответ:
            В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:
Когда шел чрез пустыню — слева встал
Диск солнца, увенчав одну из скал,
И, вспыхнув по краям, померк тотчас, —
Кровящий и слепой потухший глаз.
Луна ж на запад сразу перешла
И справа над утесом замерла, —
            Но я лишь шел в ответ:
            В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:
Когда шел чрез пустыню — справа блик
Мелькнул, и облик женский вдруг возник —
Босая, с непокрытой головой,
Несла она светильник багряной —
Какая скорбь в движении любом!
Какая мука на лице твоем!
            В глазах померкнул свет,
            Ужель надежды нет?

Когда шел чрез пустыню, было так:
Когда шел чрез пустыню — пополам
Распался я, и не срастись частям:
Смотрел один я, нем и отрешен,
Как тот, другой, любовью опьянен.
А женщина ко мне шла меж луной,
Померкшим солнцем и лихой волной.
            Застыла, подошед,
            И вот спасенья нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:
Когда шел чрез пустыню — самый ад
Сравним с ужасным местом тем навряд.
Знак черный на груди ее открыт,
И саван лентой черною увит.
Вот, сердце вместо светоча в руке,
И капли крови гаснут на песке.
            Мне ясен стал секрет,
            И вот уж страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:
Когда шел чрез пустыню — как во сне
Она склонилась к обмершему мне,
Но алых капель с моего чела
Отмыть слезами так и не смогла,
Слова шептала грусти и вины,
Не замечая приливной волны.
            Я, ближе подошед,
            Стал, яростью одет.

Когда шел чрез пустыню, было так:
Когда шел чрез пустыню — тут, бурлив,
Нахлынул пенный на нее прилив
И, с хладным мной в объятьях, вдаль унес,
Оставив скверного меня в юдоли слез.
Но знаю — кровь с чела ничем не смыть
И никакой водой их не разлить.
Ждет их немало бед,
            Но страха в любви нет.
            А я? Каков ответ?

Не знают, как сюда приходит он —
            Чрез горы ли и долов ширину
Иль по морю бывает привезен,
            Иль по реке, минуя быстрину.
Приход сюда — как смерть от лихорадки,
Уход — как роды в медленном припадке,
            И память спит в забвения плену.

Но здесь своим он начинает быть,
            Бессмыслен сердцу бедному побег —
Ужели может В-Жизни-Смерть ожить?
            И все ж есть избавленье: недалек
Тот день, когда от сна он вдруг очнется
И мир вокруг чудесно обернется, —
            И вот он как бы новый человек.

Он верит счастью этому с трудом,
            Кто слез не знал, сейчас же и всплакнет.
В края сии, пропитанные злом,
            Он больше никогда уж не придет.
Бедняк! кто град сей видел удрученный —
Отныне в его стенах заключенный,
            И ужаса все нестерпимей гнет.

Хоть славные есть дети и жена,
            Друзья надежные, родной очаг,
И пуще смерти к ним любовь сильна,
            Напрасно все — судьбы бесспорен знак
Отвергнуть счастье волей отупелой,
Бежать тайком в предел сей запустелый,
            Где страх и горе и кромешный мрак