Джеймс Томсон - Город страшной ночи
Томсон умер от непрекращающегося внутреннего кровотечения 3 июня 1882 года. Пять дней спустя он был похоронен на Хайгейтском кладбище. Свою жизнь он некогда с горечью назвал «бесконечным поражением», и казалось, что его стихам тоже обеспечено незавидное будущее. Его посмертные книги если не становились жертвами частых тогда на типографских складах пожаров, то встречали дружное равнодушие читательской аудитории. Первый посмертный сборник «Голос с Нила и другие стихотворения», собранный и изданный Добеллом в 1884 году, прошел незамеченным. Остатки его тиража погибли во время пожара в 1889 году: этот пожар уничтожил также большую часть тиража свежеизданной биографии Томсона, написанной Генри Сол том. Определенный успех имело двухтомное полное издание стихотворений и поэм, предпринятое тем же неунывающим Добеллом в 1895 году, но издательство «Ривз энд Тернер» вскорости закрылось, а других издателей поэзии Томсона не нашлось. Не способствовала возрождению имени Томсона и публикация в 1910 году его биографии пера Добелла, с легкой руки которого к имени Томсона приклеилось прозвание «лауреат пессимизма». Лишь с 1920-х просыпается интерес к творчеству поэта: с тех пор сочинения его регулярно переиздаются, появился ряд биографий. Но и по сей день Джеймс Томсон остается одинокой и не до конца признанной фигурой в истории английской литературы: не всякий читатель может вынести беспросветную мрачность его произведений, главным из которых является «Город страшной ночи».
* * *В России Томсона заметили рано: первый отзыв о нем под названием «Певец отчаяния» появился в «Русском богатстве» в 1907 году за подписью Дионео (псевдоним писателя и публициста Исаака Владимировича Шкловского (1864–1935), известного специалиста по литературе и культуре Великобритании, дяди Виктора Шкловского). Но еще пятью годами ранее на страницах «Нового журнала иностранной литературы, искусства и науки» (1902, № 6) появилось эссе «Забытый поэт Джеймс Томсон», в котором рассуждения о творчестве поэта чередовались с фрагментарными переводами нескольких его стихотворений. Автором эссе и первым переводчиком Томсона на русский была поэтесса и переводчица Евгения Михайловна Студенская (урожденная Шершевская, 1874–1906), за короткий (1894–1904), но весьма плодотворный период своей переводческой деятельности опубликовавшая на страницах «Нового журнала» множество переводов из немецких, итальянских, скандинавских, испанских и английских поэтов, в том числе «Варяг» австрийца Рудольфа Грейнца, превратившийся в известнейшую русскую песню, едва ли не гимн русского военного флота.
Как установлено совсем недавно А. В. Лавровым[1], первый — прозаический — русский перевод «Города страшной ночи» был сделан зимой 1908 года — весной 1909 года Марией Сергеевной Безобразовой (урожд. Соловьевой, 1863–1919), переводчицей и детской писательницей, сестрой Вл. Соловьева. В мае 1909 года этот перевод был предложен М. Волошину Александрой Васильевной Гольштейн (1850–1937), критиком и переводчицей, для публикации в «Аполлоне». Из письма Волошина к Сергею Маковскому (около 31 мая 1909 г.) мы узнаем, что Волошин высоко ценил Томсона, «поэта великого и столь же мало известного, как Клодель». Однако, получив перевод, Волошин был глубоко разочарован. Оказалось, что Безобразова выполнила подстрочный перевод стихов, совершенно не передающий художественную выразительность и ценность оригинала. В целом признав добросовестность ее труда, Волошин отклонил перевод Безобразовой и в «Аполлоне» — да и вообще в печати — он так и не появился.
Прошло тридцать лет, прежде чем увидел свет первый поэтический русский перевод из «Города страшной ночи». Главы 1, 14, 16, 18 поэмы были опубликованы в составленной М. Гутнером знаменитой «Антологии новой английской поэзии. 1850–1935» (Л., 1937) в талантливом переводе Евгения Михайловича Тарасова (1882–1944), до революции — поэта-народника, в советские годы полностью переключившегося на переводы английской поэзии. Однако полный поэтический перевод поэмы Томсона, насколько нам известно, никогда в России не предпринимался.
Теперь он перед вами.
Валерий ВотринГород страшной ночи
Я увожу к отверженным селеньям[2].
…потом
О стольких муках, о движеньях стольких
И на земле и в небе всяких тел —
Вращенью их отыщется ль предел?
Откуда двинулись — туда вернулись;
Разгадки не добиться,
Что пользы в том и где плоды…[3]
Ты, что одна бессмертна в мире, Смерть,
Всю тварь в себе вмещаешь,
Страданья наши прекращаешь
И даришь всем рожденным,
От мук освобожденным…
А истинно блаженной доли
Ни смертным, ни умершим не дал рок.[4]
Вступление
Вот сломленного речь: «В пыли земной
Напечатлею о скорбях души[5]».
Зачем же к привиденьям тьмы ночной
Взывать, чтоб встали в солнечной тиши?
И вере подниматься из могилы?
Ломать отчаянья сургуч застылый
И кликать посреди людской глуши?
Затем, что хладный гнев по временам
Срамную открывает наготу
Отжившей правды, обнажая нам
Всех грез, фантазий, масок пустоту;
Затем, что власть известная таится
В том простодушьи нашем, что стремится
Облечь все беды в слов неполноту.
Нет, вовсе не для юных я пишу
И не для тех, кто счастьем дорожит,
Иль тех, кто жирно ест и барышу
Вести подсчет на людях норовит,
Иль пустосвятов с Богом наготове,
Пекущемся об их душе и крове,
Иль мудрецов, кто наяву блажит.
Пишу я не для них; не суждено
Прочесть им что-то в этих письменах,
Так пусть блаженство будет им дано
Здесь, на земле, и там, на небесах.
Слова сии окажутся уроком
Для одиночек лишь, гонимых Роком,
Чья вера умерла, чей жребий — прах.
Так некий странник, неизвестный друг,
Застигнутый ужасной этой тьмой,
Слова мои поймет в ночи и вдруг
Почует рядом братский локоть мой:
«Я молча стражду, я один, но кто-то,
В чьем голосе слышна о мне забота,
Невидимый, идет моей тропой».
О Братство грустное, тайн я твоих
Раскрыть смогу ли горестный обет?
Но нет, обрядов сокровенных сих
Несведущим не разгадать секрет:
Те, кто не смог прочесть сего предвестья,
Не разберут смысл тайный этой вести,
Провозглашенной громко на весь свет.
I
