Ксавье Отклок - Коричневая трагедия
Словом, самая подходящая обстановка для мирной жизни.
С пяти часов вечера в Кайзерхоф, куда сходится поразвлечься местная молодежь, играет музыка — причем хорошая. А гитлеровские сановники, важные шишки собираются в пивной на первом этаже Адольф-Гитлер-бау — массивного, мрачного пятиэтажного здания, которое по ночам, под суровым ветром, возвышается светящейся бетонной громадой над россыпью скромных домишек.
Если же вы хотите увидеть сокровенные глубины городка, зайдите в гостиницу «Бернгардт» (там вкусно кормят). Это комфортабельное, солидное пристанище, где останавливаются на полпути к кладбищу живые покойники: окрестные аристократы, проедающие и пропивающие последние остатки фамильных имений, скучающие отставные полковники, бывшие сановники, «тайные советники» княжеского двора — жеманные, чопорные привидения.
— Wie Bruten, wie Bestien! Дикари, скоты! — повторяет Шранк, говоря о варварах в коричневых рубашках, которые правят теперь этой райской глухоманью и только что обратили его младшего брата в национал-социализм.
* * *Сам он, старший брат, ведет дела в Берлине, а всего Шранков в этой доброй старой провинции трое. Отец, хороший адвокат, яростный реакционер, был в правой оппозиции во времена социализма и парламентской республики. Этот Шранк-отец уже в преклонных годах женился на девушке из богатого старинного буржуазного рода. Она родила ему сына — второго, последнего, любимчика, прелестного, белокурого, с нежным девичьим личиком, которому исполнилось пятнадцать лет 30 января, в тот самый день, когда разразилась «национальная революция», о которой мечтал весь клан Шранков[13].
Эгон посещает Realschule, муниципальную школу. Как каждый уважающий себя буржуазный подросток, он записан в штальхельмюгенд[14], носит зеленую рубашку и фуражку с красно-белой кокардой.
Бедняки, сыновья нищих служащих, не вылезающих из долгов крестьян, почти разорившихся мелких торговцев носят коричневые рубашки, грязные штаны и грубые ботинки. Раньше тут водились еще юные марксисты, молоденькие евреи и сыновья «бонз», то есть профсоюзных работников. Но зеленые и коричневые рубашки задали им такого жару, что те исчезли.
Как только пришел к власти Гитлер, для зеленорубашечников настали плохие времена. Мальчишки в своих действиях логичнее взрослых. Гитлеру понадобилось полгода, чтобы избавиться от реакционера Гугенберга[15]. А в этой провинциальной школе уже через несколько дней после нацистской победы «коричневые рубашки» расквасили носы «зеленым» реакционерам.
Может быть, хотя бы дирекция школы встала на защиту детей из состоятельных семей? Нет.
Странный симптом: некоторые учителя, держа нос по ветру, начинают потихоньку и сами приходить на уроки в коричневых рубашках.
Эгон не трус. Он не сдается, как многие другие. Когда он возвращается из школы с вырванными клоками волос, мать обнимает его, как героя, а отец гордо кивает.
— Нужно уметь страдать за свою партию.
…Но вот на парнишку сыплются не только тумаки, но и наказания — к гонениям неформальным присоединяются официальные. Бедный малый каждый день приходит униженный, с разбитой физиономией (его избивают каждый день). Мать плачет. А отец мрачнеет — о старом адвокате ходят дурные слухи: «Он против власти. Он запрещает своему сыну вступать в гитлерюгенд».
Бедный старик ничего не запрещает. Это мальчик не хочет якшаться с коричневой шантрапой. Даже несмотря на то, что директор школы пишет родителям ядовито-вежливые письма с угрозами отчислить его за дурное поведение.
30 апреля 1933 года эта борьба ребенка и двух взрослых против доблестного режима приходит к жестокому финалу. Четверо нацистов с еще более тошнотворными, чем их рубашки, рожами, заявляются к Шранкам: шарфюрер, который следит за порядком на их улице, и трое громил-штурмовиков. На другой день, 1 мая, старинный респектабельный особняк Шранков первый раз расцвел красным флагом. Разумеется, со свастикой в середине. Но ярко-ярко красным!
В тот день Эгон все понял. И сменил штальхельмюгенд на гитлерюгенд, зеленую рубашку на коричневую.
* * *Для него началась школа юного нациста. Наука несложная: чуть что, щелкай каблуками, выбрасывай руку и с выпученными глазами ори «Зиг хайль!». Но есть еще Wehr-Sport, военная подготовка, которую проходит вся гитлеровская молодежь (900 000 юношей от 15 до 19 лет). Собираются в пять часов вечера по субботам в штабе отряда, имея при себе сумку с провизией, фляжку кофе, а за спиной настоящий пехотный ранец с условным грузом в несколько килограммов. Командует маневрами унтер-офицер.
Ночной марш. От семи до пятнадцати километров. Рытье окопов, учебные метания гранат. И самое главное — отработка боевых задач связного; в случае войны шестнадцатилетних мальчишек предполагается употреблять именно в этом качестве, то есть посылать на верную смерть. Возвращаются питомцы гитлерюгенда под утро. И целое воскресенье могут отдыхать. Однажды по вине матери Эгон пропустил одно такое ночное учение. Фрау Шранк было так больно видеть, как ее сыночек возвращается грязный, чуть живой от усталости, согнувшийся под тяжестью солдатской амуниции, что в очередную субботу она просто-напросто не выпустила его из дома. В воскресенье утром к Шранкам являются два нациста. «Заслуженные» штурмовики, уже имеющие нашивки. На голове каска с ремешком, на боку пистолет, на поясе блестящая дубинка, на ногах сапоги с подковами, царапающие паркет. Шагают прямиком в комнату «дезертира». Вручают ему какую-то бумагу, заставляют расписаться, рявкают «Хайль Гитлер!» и, чеканя шаг, уходят. На бумаге написано следующее:
Наказание
Воспитаннику гитлерюгенда Эгону Шранку надлежит с 12-го по 27-е такого-то месяца (целых две недели) являться в четыре часа утра на гауптвахту при казарме национал-социалистической партии по такому-то адресу.
Подпись: штурмбанфюрер Круг Штефан. 3/VIII.
В маленьких городишках Третьего рейха штурмбанфюрер (начальник гитлеровского батальона) — это больше, чем диктатор, это едва ли не наместник самого Господа Бога, умеющий внушить почтение к своим распоряжениям при помощи резвых дубинок. В результате юный Эгон две недели подряд, зимой вставал до зари и плелся в казарму СА. Кроме него туда приходили и другие нарушители дисциплины. Час или два все ждали, когда соизволит проснуться господин офицер. Иногда часовому в коричневой шинели становилось жалко этих клацающих зубами от холода мальчишек. И он приносил им из караулки горячего кофе. Наконец, являлся офицер, зевая, делал перекличку и шел спать дальше[16].
