Бернард Быховский - Гассенди
Что представляет собой «диалектика», о которой без конца разглагольствуют аристотелики и критике которой посвящена вторая книга «Парадоксальных упражнений»? В своем письме к Ж. Готье Гассенди заявляет, что книга эта «направлена против аристотелевской диалектики. В ней указывается прежде всего, что в самой диалектике нет никакой необходимости и что она не приносит никакой пользы» (4, т. VI, стр. 16). Но уже в первых строках этой книги автор отмечает, что, поскольку различаются две диалектики — естественная и искусственная, следует иметь в виду, что критике он подвергает именно вторую из них и вовсе не касается естественной диалектики, понимаемой им как натуральная логика, как «деятельность интеллекта, благодаря которой мы умозаключаем и рассуждаем» (5, т. 2, стр. 187). И вся полемика против диалектики относится всецело к пресловутой искусственной, вымышленной аристотеликами «диалектике», т. е. к схоластическому маневрированию «призрачным», софистическим логизированием, к их «путанице бесполезных вещей» (5, т. 2, стр. 209). Подобная диалектика не изощряет ум, не совершенствует способность логического мышления, не двигает его вперед.
Схоластической логистике Гассенди противопоставляет методологические принципы, способствующие научному познанию вещей, которому лишь противодействует «искусственная диалектика». В этом противопоставлении — самая суть, ядро всей полемики Гассенди во второй книге «Парадоксальных упражнений». Схоластический метод мышления не только бесполезен, но и вреден, препятствуя пониманию, объяснению того, что является предметом познания, и «если кто-нибудь ясно объясняет вещь, то это у него не от диалектики, но от достоверного знания» (5, т. 2, стр. 193), от которого лишь уводят, отвлекают схоластические словопрения. Допустим, вы хотите познать строение человеческого организма. «Не безумие ли требовать этого в первую очередь от диалектики, а не от анатомии?» (5, т. 2, стр. 194). Допустим, вы хотите изучить строение Солнца или Луны. К чему следует обратиться? К диалектическим изощрениям или к астрономии? «В самом деле, где же и каким образом научит меня диалектика, что небо должно быть разделено на такие-то зоны, семейства или созвездия, на окружности, градусы или минуты, и прочим подобным вещам?» (5, т. 2, стр. 195). И «разве какая-нибудь другая наука, кроме геометрии, докажет мне правильность того, что всякий треугольник имеет три угла, равные двум прямым, или неправильность того, что квадрат гипотенузы меньше суммы квадратов катетов?» (5, т. 2, стр. 197). Схоластическая «диалектика» повернута спиной к научному знанию. «Пустые и вздорные измышления диалектики не могут служить инструментом для научных достижений» (5, т. 2, стр. 212) — таков лейтмотив всей полемики Гассенди против схоластической эквилибристики силлогизмами.
Во второй половине книги «Против диалектики» Гассенди переходит к критике учения аристотеликов о категориях, или универсалиях. Здесь интересен не столько критический анализ отдельных категорий в их схоластической интерпретации, сколько самый подход к учению о категориях: доводы Гассенди в пользу того, что «нелепо различать десять категорий в качестве разрядов всего сущего», что «обозначенное число категорий — десять — ни на чем не основано» (5, т. 2, стр. 244). Гассенди вскрывает ограничительную функцию категориальной десятикратности для развития философии: она служит барьером для возможности обнаружения новых граней, новых категориальных аспектов бытия. Стремление во что бы то ни стало все втиснуть в эти десять категорий так, чтобы ничто здесь не ускользнуло, служит помехой лазутчикам науки. Аристотель отождествляет количество категорий с количеством вопросов, которые можно и нужно поставить для постижения всего сущего. На самом же деле многогранность сущего такова, что для отражения ее в познании нельзя довольствоваться лишь этими десятью вопросами, десятью углами зрения, десятью подходами. Нельзя исключить «возможность задавать о вещах более чем десять вопросов» (5, т. 2, стр. 246), а стало быть, не исключена потребность в более чем десяти категориях. Здесь мы вступаем на порог проблемы конечности и бесконечности, относительности и абсолютности познания, которая играет, как мы увидим в дальнейшем, большую роль в последующих философских изысканиях Гассенди.
Философский дебют Гассенди не оставляет ни малейшего сомнения в партийности его философии. Это воинствующий научно ориентированный антисхоластицизм. «Противоречие с аристотелевской схоластикой не могло быть резче и радикальнее, чем оно выступило здесь» (11 б, т. I, стр. 17). Но эта партийность не находится ни в каком противоречии с его стремлением к объективности. Ниспровержение аристотелизма — в том виде, как он был представлен томистами, и в то время, когда он находился в антагонистическом противоречии с требованиями совершавшейся научной революции, — было необходимым требованием прогресса объективного научного познания.
Однако в этой первой своей работе Гассенди не дал еще четкого ответа на основной вопрос философии, не определил еще своей позиции в борьбе двух лагерей в философии. Мы находим в ней лишь слабые проблески последующего развития его воззрений, по отношению к которым «Парадоксальные упражнения» были необходимой предпосылкой. Вполне возможно, что, если бы он написал предусмотренную им Книгу шестую, направленную против «Метафизики» Аристотеля, он раскрыл бы в ней свое отношение к двойственности, половинчатости перипатетического ответа на основной вопрос философии, отклоняющегося как от линии Платона, так и от линии Демокрита своей половинчатой концепцией материи и формы.
В рассматриваемой работе Гассенди кое-где лишь вскользь касается этой концепции, упоминая о том, что «Аристотель считает ее (материю) пассивной и не приписывает ей никакого движения», приписывая эту функцию форме (5, т. 2, стр. 105). В Книге второй, касаясь «самого спорного» вопроса — «о первоначалах, составляющих природу вещей» (5, т. 2, стр. 376), он со свойственной ему иронией разбирает его на примере «самой малой вещи в природе» — на примере… блохи. «Я спрашивал не о том, — пишет он, — есть ли у блохи какая-либо материя, — ведь очевидно и бесспорно, что всякое тело состоит из материи. Я не спрашивал, есть ли у нее форма… Я хотел только узнать, какова эта материя, как она должна быть устроена, чтобы получить такую форму… Какова, с другой стороны, эта форма, откуда она? Какой силой она вызвана?» (5, т. 2, стр. 376–377). И тут же он обобщает постановку этого вопроса: «Ты скажешь, что Солнце состоит из материи и формы, что воздух состоит из материи и формы; скажешь, что дождь состоит из материи и формы; скажешь, что и камень, и дерево, и человек состоят из материи и формы. Хороша философия! Надо ли проливать столько пота для познания природы вещей, когда одно это слово разъясняет нам все? Оно учит, что все вещи обладают материей и формой» (5, т. 2, стр. 377). Но прямого ответа на поставленный здесь основной вопрос философии Гассенди еще не дает, а лишь подводит к постановке этого вопроса, решение которого дано им в позднейших произведениях.
