Йоханнес Штейнхоф - "Мессершмитты" над Сицилией.
— Как раз об этом я хотел спросить у вас!
Опять наступила тишина. Что-то, вероятно, его сдерживало, прежде чем он продолжил:
— Сегодня перед вылетом из Рима я был на оперативном совещании у главнокомандующего на Юге. Этой ночью англичане бомбили Вупперталь. Свыше 10 тысяч зажигательных бомб вызвали сплошные пожары на расстоянии от 3 до 5 километров. В то же самое время были атакованы Дюссельдорф, Нойс, Мёнхенгладбах и Золинген…
— И вы полагаете, что мы сможем остановить это систематическое разрушение нашей родины?
— Генерал[35] давно и безуспешно просит больше истребительных эскадр. Но они не могут возникнуть из воздуха. С тех пор как стало ясно, что эти четырехмоторные бомбардировщики действительно настоящие крепости, которые можно взять лишь поодиночке, были выдвинуты несколько нелепых предложений, как бороться с ними. Вы скоро будете получать из армии ракеты — их называют «Небельверфер». Это крупнокалиберные ракеты, которые по одной устанавливаются под каждым крылом[36]. Их выстреливают так, чтобы они взорвались в центре боевого порядка бомбардировщиков противника и заставили их рассеяться. После того как круговая оборона «Крепостей» будет нарушена, их можно без труда уничтожить. Другие пробуют сбрасывать сверху на их соединения крупные бомбы с таким расчетом, чтобы они взрывались на той же высоте, где находится противник. Задумка состоит в том, чтобы разом уничтожить целую группу самолетов или, по крайней мере, рассеять ее. Но очень трудно занять правильную позицию выше «Крепостей». Ваша высота должна быть рассчитана с абсолютной точностью, так как бомба имеет взрыватель с таймером и совершенно неэффективна, если взрывается не на нужной высоте.
— Без сомнения, истребители сопровождения недолго будут попадаться на эту уловку и удостоверятся, что воздух над потоком бомбардировщиков чист.
— Точно. Иное дело — крылатые бомбы, буксируемые истребителями при помощи стального троса. Они, как предполагается, разорвут «Крепости» на части или хотя бы вызовут переполох и упадок духа. Никогда нельзя заранее наверняка сказать, окажется ли любое из этих изобретений полезным или лишь частью прочей бессмыслицы. Но фронтальный удар — атака с близкой дистанции на встречном курсе — вызывает панику среди экипажей бомбардировщиков и сокращает бой до одиночных столкновений. Сегодня это классическое начало сражения.
— При условии, что истребители позволят вам приблизиться…
— Да, при условии, что истребители позволят вам приблизиться. И при условии, что вы сумеете вывести свое формирование в плотном строю туда, где получите достаточно пространства и высоты, чтобы атаковать их спереди и сверху. Часто есть только секунды между моментом вашего перехода в пикирование и столкновением. И конечно, при этом сумасшедшем маневре скорость вашего сближения равна сумме ваших скоростей. Силуэты четырехмоторных бомбардировщиков вырисовываются на вашем лобовом стекле, словно на ускоренной кинопленке. В вашем распоряжении всего несколько секунд, чтобы открыть огонь из пушек. Вы должны целиться в стеклянный фонарь кабины «Крепости», и в это же время все ваши парни должны стрелять как безумные. После этого вы уходите резко вверх или, наоборот, пикируете далеко вниз. Затем можете действовать по собственному усмотрению, поскольку ваше формирование будет рассеяно по всему району. Это время, чтобы самостоятельно атаковать и сбивать «хромых уток», у которых заглохли двигатели или позади белые шлейфы струящегося из них бензина.
— Но это все здесь будет по-другому, Францл. Этот остров подобен авианосцу без двигателей. Они могут приближаться к нему с любого направления и лететь домой на любой высоте, на какой захотят. Единственные места, где мы имеем какую-нибудь зенитную артиллерию, — это окрестности портов и аэродромов и по обоим берегам Мессинского пролива.
— Это так. Полет короткий, и весь остров в пределах досягаемости истребителей с Пантеллерии и Мальты.
— С тех пор как они взяли Пантеллерию, их истребители появляются уже к завтраку. Эта сдача была прекрасным шоу. И заставляет задуматься о том, какая судьба уготована Сицилии. Я был там, на Пантеллерии, в апреле, и после того, как приземлился в Марджане, на единственном аэродроме, комендант приложил изрядные усилия, чтобы создать впечатление решительных намерений. Пока мы ходили вокруг убежищ и огневых позиций в скалах да пили кофе в его облицованной деревянными панелями комнате, он с великолепной уверенностью рассуждал о неприступности острова. У него была подвижная голова, болезненного цвета лицо с темными кругами под глазами. Я еще помню, что, посмотрев на никотиновые пятна на его пальцах, отчетливо увидел, как у него нервно подрагивают руки. А между тем он потрясающе разливался о бодрости духа, храбрости и братстве по оружию. В то время как я садился в свой самолет, он салютовал мне, стоя, точно бронзовая статуя, между двумя карабинерами с красными перьями на шлемах. А затем он сдал остров без единого выстрела.
Лютцов спокойно выслушал мою тираду и вернулся к главному вопросу:
— Это будет трудное время для всех вас. Генерал реалист. Вы сможете убедиться, что он в последнюю очередь думает, будто вы не показываете ваших лучших…
Три выстрела из зенитных орудий заставили его замолчать. С востока, из-за горы Эриче, послышался все возраставший рев двигателей. Пока мы бежали к щели, засвистели бомбы — мерзкий звук. Я нырнул в траншею, приземлившись на спину летчику, добравшемуся туда быстрее меня. В течение нескольких секунд щель была полна. До нас доносился ужасный грохот взрывов. Группы одна за другой сбрасывали свои бомбы так, что следовавшие с определенным интервалом серии взрывов грохотали все ближе. Каждый из сидящих в траншее затаил дыхание, надеясь, что следующая бомба упадет далеко в стороне.
Рядом с собой я увидел Лютцова. По тонкому слою пыли, покрывавшему его лоб, сочился пот, собираясь в темные ручейки. Мы прижались лицом к земле, поскольку взрыв рядом с нами почти разорвал наши барабанные перепонки и поднял облако пыли, заполнившее траншею. Теперь звук двигателей стихал, и через мгновение или два наступила полная тишина, которая почти сразу была нарушена стонами раненых, криками команд и призывами санитаров-носильщиков.
— Чертовски хорошо генералу, — выругался Лютцов, — сидящему там на своей горе[37], среди телефонов и раций, и наблюдающему, как мы проходим через эту мясорубку…
