Пётр Мельников - Залпы с берега
Ну, а мы, батарейцы, не прекращая боевого дежурства и учебы, снова, как в первые дни на Бьёрке, взялись за топоры и лопаты. Снова раздетые по пояс краснофлотцы отрывали котлованы - велось строительство дзотов. Копали траншеи и окопы. Натягивали на колья колючую проволоку. Одним словом, мы создавали непосредственную оборону огневой позиции..
Не забывали и об угрозе с воздуха, недавно напомнившей о себе. Каждое отделение построило для себя землянку-укрытие. Возводились деревянные вышки для установки зенитных пулеметов.
Как-то при сооружении такой вышки что-то не заладилось у бойцов, я вмешался не очень кстати и, видя, что мои указания не идут на пользу делу, дал волю своему раздражению. Выговорившись и махнув рукой, я отошел в сторонку. Ко мне приблизился Дроздов- краснофлотец из запасников, годившийся по возрасту мне в отцы.
- Сынок, - сказал он уважительно, но твердо, - не нужно горячиться и повышать голос. Вы скажите, что надо сделать, а как лучше - мы сами подумаем. Ей-богу, так оно вернее будет.
Эти простые слова обезоружили меня. Сразу же остыв, я ответил:
- Не обижайтесь, товарищ Дроздов. Вы правы: есть дела, в которых мне надо больше доверять опытным бойцам.
Это был один из тех маленьких уроков, которые запоминаются на всю жизнь. С тех пор я старался не изменять правилу: когда есть возможность, не пренебрегать мнением и советом людей бывалых, опытных, независимо от их должности и звания.
Если не считать таких мелких недоразумений, дело у нас шло хорошо, споро. Людей, подобных Дроздову - мастеровых, с золотыми руками, на батарее появилось немало. Строительного материала - лесу было вокруг сколько угодно. Да и далеко ходить за ним не требовалось. Нам приказали произвести большую вырубку в тылу огневой позиции.
Это было вызвано новой задачей, поставленной перед нами: быть готовыми поддержать огнем фланг 23-й армии. Иными словами, стрелять по материку, где мог появиться противник. Такая возможность совершенно не предусматривалась при строительстве батареи. Огневые позиции были обращены фронтом к морю, и только к морю. О круговом обстреле мы и не помышляли. К этому не были приспособлены и орудийные дворики. Пришлось переоборудовать их. Вырубленные деревья ухудшили маскировку батареи. Но что поделаешь? Зато батарея теперь получила возможность вести стрельбу, как говорят артиллеристы, на обратной директрисе.
Однако проблема этим не была исчерпана. Перед войной мы учились стрелять по морской цели. Именно такая задача отрабатывалась на многочисленных учениях и тренировках. Стрельба же по закрытым наземным целям ведется совсем иными методами. В чем-то она, может быть, проще морской стрельбы, а в чем-то значительно сложнее. Для нее нужна специальная организация разведки и корректировки, нужны планшеты, выполненные в определенных масштабах, вспомогательные таблицы и графики.
Ничего этого у нас не было. Конечно, и раньше возможность ведения огня по наземным объектам не исключалась. На командирских занятиях в мирное время мы решали такие задачи, чтобы не утрачивать разносторонности в своей профессиональной подготовке. Но решали-то не всерьез. Дистанцию до цели и направление на нее определяли только по карте, что для настоящей боевой стрельбы не гарантировало надежного успеха.
Да и как мы тут могли упражняться по полному циклу? Если б я вздумал развернуть орудия в сторону Койвисто (чему, впрочем, мешало устройство двориков), это вызвало бы по меньшей мере недоумение: "Что задумал этот лейтенант - стрелять по своим? Или у него пораженческие настроения и он считает, что враг может занять у нас хоть одну пядь земли?" Опасность вызвать такие вопросы была вовсе не воображаемой, она вытекала из всего духа направления в нашей учебе, в нашем воспитании.
А теперь приходилось срочно наверстывать упущенное - готовить нужные планшеты и графики, учить разведчиков и корректировщиков, отрабатывать с Клементьевым и Женаевым организацию стрельбы по наземным целям. Вдобавок пришлось учить бойцов правильному окапыванию и индивидуальной маскировке, переползаниям и броскам в атаку - словом, всему, что должен знать и уметь пехотинец. Эта сторона подготовки у нас тоже оказалась запущенной.
Но вся трудность заключалась не в том, что нам приходилось тратить много сил на доучивание. Главное, война подступала к нам не с той стороны, с которой ее ждали. Требовалось отказаться от привычных представлений, с иными мерками подходить к оценке обстановки и событий. Предчувствия не обманывали: все складывалось куда сложнее, чем рисовалось нам во время учебных стрельб.
По фашистской колонне!..
Нашего полку на Бьёрке прибыло. Помимо восстановленной по соседству с нами шестидюймовой батареи появилось еще две - 45-миллиметровые. Всего теперь на острове стало пять батарей, не считая зенитной, входившей в состав 37-го дивизиона. Но и она тоже подчинялась в оперативном порядке нашему комдиву. На всех островах Выборгского сектора для удобства управления во главе гарнизонов были назначены коменданты. Комендантом Бьёрке стал Леонид Петрович Крючков. Большую часть времени он проводил на своем командном пункте, разместившемся в железобетонной вышке неподалеку от нашего городка. Эта вышка осталась от тех времен, когда на острове были финны. Сейчас к ней подвели линии связи с сектором и со всеми батареями, и КП получился очень удобный.
В дивизионе прибавилось четыре свежеиспеченных лейтенанта, досрочно выпущенных из училища береговой обороны. Учитывая бедность береговой артиллерии командными кадрами, и такое пополнение было явлением заметным. Три лейтенанта остались на Бьёрке. М. Бутко и Ф. Юдин получили назначение на соседнюю шестидюймовую батарею, а А. Слышев возглавил новую 45-миллиметровую батарею, прикрывавшую Бьёрке-зунд.
Мы почувствовали себя сильнее. Все-таки пять батарей - это не две! Но что значила эта сила по сравнению с теми могущественными процессами, которые приводили в движение линии фронтов? Линии же эти изменяли свое положение не в нашу пользу. Хотя июльские сводки Совинформбюро носили преимущественно спокойный, порой оптимистичный характер, мы с тревогой отмечали появление новых направлений. Сначала двинское, потом псковское, за ним северо-западное. Через месяц после начала войны появилось и петрозаводское. Все эти черные стрелы тянулись к Ленинграду.
Вечером 26 июля мы услышали по радио: "Германская авиация с 20 по 26 июля двенадцать раз пыталась совершить налет на Ленинград. Во всех случаях немецко-фашистские самолеты были отогнаны и понесли тяжелые потери".
Над нами теперь летали часто, и воздушные тревоги стали привычны. А наши самолеты что-то не появлялись.
