Василий Коньков - Время далекое и близкое
Запасной стрелковый полк, куда нас определили, располагался на окраине города. Приземистые, барачного типа, казармы. Огромный плац, на котором с утра и до вечера шли занятия.
Моим первым командиром был Владимир Евгеньевич Поликарпов. Моложавый, стремительный в движениях военный человек. Был он некогда кадровым офицером царской армии, на сторону революции перешел с первых дней, порвал с родственниками из богатого сословия. У этого человека чувствовалась военная косточка. Строгость и пунктуальность, особое умение носить форму отличали его. Мы и не заметили, как стали подражать его манере говорить коротко, по-поликарповски безобидно иронизировать над собственной неуклюжестью.
Владимир Евгеньевич, наверное, мог бы добиться больших успехов на педагогическом поприще. Во всяком случае наши душевные движения он чувствовал тонко и умело на них реагировал. Нам с трудом давалась сухая категоричность уставных формулировок. Тут даже зубрежка не помогала. Поликарпов тогда разделил роту на две группы. Одной группе он помог продумать и составить заковыристые вопросы, связанные с изучаемой темой, другой же предстояло отвечать на эти вопросы. Такие импровизированные вечера вопросов и ответов у нас в шутку называли поликарповскими головоломками. Готовились мы к ним серьезно.
Больше всего времени мы конечно же проводили на занятиях в поле. Ни весенняя распутица, ни слякоть во внимание не шли. Мы учились переползать по-пластунски, преодолевали вброд наполненные талой водой глубокие рвы, по нескольку часов кряду орудовали лопатами, отрывая окопы и ходы сообщения. Порой эта изнурительная работа начинала терять всякий интерес, хотелось упасть на дно окопа и лежать без движений.
- Посмотрите, какой молодец! - неожиданно над головой раздавался задорный голос Поликарпова. - Настоящую крепость оборудовал.
Всех приглашали посмотреть на окоп, отрытый нашим товарищем. Ни о какой усталости никто больше не думал. Мы вгрызались в землю, переворачивали липкое месиво, не желая ни в чем уступить сослуживцу. Тем, кто в учебе проявлял что-то новое, свое, командир помогал подготовиться и выступить с небольшим рассказом. Люди заметно росли, расправляли плечи.
Два месяца учебы в запасном полку пролетели, как две недели. На проверочных занятиях мы, поликарповцы, отличились особенно. Каждый из нас, когда потребовала обстановка учебного боя, смело и сноровисто форсировал неширокую речушку, быстро окопался и метко поразил все мишени. Мы благодарно смотрели на Владимира Евгеньевича. А он и тут не изменил своей привычке, иронически спросил:
- Не от испуга ли, молодцы, так быстро перемахнули через реку?
Пройдет время. Уже в настоящем бою мне доведется преодолевать большую реку. Я сделаю это, не робея, не раздумывая. И мысленно буду благодарить Поликарпова, которого, к сожалению, так больше и не повстречал на жизненных дорогах...
Из Твери мы уехали неожиданно быстро. Нас погрузили в тесные теплушки, паровоз коротко свистнул и - прощай Тверь-город! Не спалось. И не дробный перестук колес был тому виной. Тревожила неизвестность. Как назойливая муха, кружилась в голове одна мысль: куда едем?
А везли нас по России. Земля, обильно напоенная весенним половодьем, щедро согретая майским солнцем, издавала дурманящие густые запахи. Земля ждала рук человеческих, ждала, когда они ее поднимут, взлелеют. Неодолимая сила тянула меня туда, на поде. Тяжелый вздох, вырвавшийся из груди, выдал мое душевное смятение. Только ли мое? Многих боевых дружков бередили такие же думки. Всматривались они в бескрайнюю ширь земли, поросшей густым бурьяном, и морщинили в раздумье лбы.
Не выдержал этого тоскливого молчания наш ротный запевала Николай Виноградов, подошел к широко распахнутой двери, облокотился на ограждение и душевно повел мотив полюбившейся нам песни:
- "Ой ты, степь широкая, степь раздольная..."
Песня принесла с собой грустинку. Но больше не ее, а какую-то удивительно долгожданную надежду. Песня сняла с людей тяжкое оцепенение, словно вихрем вымела из вагона тоску. Подобрели лица. Красноармейцы разом заговорили.
К этому моменту как раз поступила свежая почта. Досталась нам и газета "Правда". Первым ее взял агитатор.
- К нам обращается Ленин! - громко объявил он.
Его тут же окружили красноармейцы, попросили, чтобы он читал громко, для всех.
- "Товарищи! Вы знаете, что польские помещики и капиталисты, подстрекаемые Антантой, навязали нам новую войну..." - торжественно растягивая слова, читал наш агитатор речь Владимира Ильича, обращенную к красноармейцам, отправляющимся на польский фронт.
Дальше шли слова о том, что молодая Россия из самых дружеских побуждений предлагала соседней Польше мир на условиях неприкосновенности ее границ, шла на всякие уступки. Вождь каждому из нас напоминал, что мы, солдаты рабоче-крестьянской республики, идем к ним не как угнетатели, а как освободители.
- "...Мы говорим теперь: товарищи, мы сумели дать отпор врагу более страшному, мы сумели победить помещиков и капиталистов своих, - мы победим помещиков и капиталистов польских!"{7}
Через несколько лет, будучи на курсах "Выстрел", я почти наизусть заучу эту речь Ильича. Она потрясет меня своей откровенностью, лаконичностью, глубиной логического изложения мысли. Страничка с небольшим текстом - столько занимает эта речь в книге - вместила в себя политику нашего государства, его гуманность и выразила надежды простого люда на возможность добрососедских взаимоотношений с дружественным нам польским народом.
Тогда в спешащем на фронт составе мы воспринимали ленинские слова как клятву быть до конца верными идеалам нашей революции, готовились дать достойный отпор польским помещикам и капиталистам.
Газету зачитали до дыр. Она помогла нам определиться, прибавила уверенности, я бы сказал, уравновешенности. Мы знали, что нам предстоит впереди, кто наш враг.
Разговоры не утихали всю оставшуюся дорогу. И как ни странно, больше они велись не о войне, а о том, как мы заживем, одолев врага. Паровоз доставил нас в Гомель. В городе ощущалась напряженная обстановка.
Отвлекусь от воспоминаний. При подготовке рукописи мне пришлось работать в архивах, изучать документы. В том числе и касающиеся моих боевых дел во время гражданской войны. Было и так, что я однажды даже вскрикнул от удивления. Попался мне приказ тогда по 509-му стрелковому полку от 18 июня 1920 года. "Красноармейцев Василия Конькова, Кузьму Федюшина, Андрея Сиванова, Василия Сидорова, Василия Ряховского, Кузьму Чехова, Сергея Шабарина, Сергея Колбенцева, Якова Андреева, прибывших на пополнение полка, зачислить в список команды пеших разведчиков и на все виды довольствия и денежного", - прочитал я выцветшие буквы. Под приказом стояли две подписи врид командира полка С. Лапшин, пом. военкома Д. Короленко{8}.
