Иван Тюленев - Через три войны
Наш полк был сформирован в мае 1907 года и получил наименование Каргопольский драгунский полк. Была у нас и своя любимая полковая песня. Возвращаясь в казармы с полевых учений, драгуны лихо распевали:
Когда войска Наполеона
Пришли из западных сторон,
Был авангард Багратиона
Судьбой на гибель обречен.
Бой закипел и продолжался
Все горячей и горячей.
Людскою кровью напитался,
Краснел шенграбенский ручей.
Так свято ж помните об этом
На предстоящем вам пути.
И будет пусть у вас заветом:
Пять против тридцати!
Природа меня не обидела здоровьем, а поэтому служба в коннице не казалась мне невыносимо тяжелой. Я хорошо владел оружием, был неплохим гимнастом. Наверно, поэтому сразу же после присяги меня направили в учебную команду.
В 1914 году наш полк отправился походным порядком в лагеря на маневры. На всем пути от Казани до Симбирска проводились полевые учения - ни часу передышки! Старые солдаты по этому поводу говорили:
- Неспроста это, братцы. Видать, к войне...
Вызывало беспокойство и то, что была задержана очередная демобилизация. В народе тоже поговаривали, что война не за горами. Крестьяне осторожно спрашивали у солдат: не на войну ли идет полк? Я, как и другие солдаты, не знал, что отвечать крестьянам. Да и разговаривать на эту тему было опасно.
В конце июля наша кавалерийская дивизия расположилась биваком в селе Часовня, на левом берегу Волги.
Жизнь в лагерях ничем не отличалась от казарменной. Ежедневно проводились совместные учения пяти полков, одной пулеметной команды и двух артиллерийских батарей. Они сводились главным образом к отработке конных атак. Эскадроны и полки сходились в "атаку", начальство то благодарило нас за лихость, то распекало за отсутствие равнения в строю.
В лагерях мы жили, отрезанные от внешнего мира, варились в своем солдатском котле. О том, что происходило на белом свете, узнавали из писем, проштемпелеванных цензурой.
В один из июльских дней я остался в наряде. Эскадрон в 7 часов утра ушел на полевые занятия. Убрав казармы и конюшни, я уселся отдохнуть на пригорке, откуда хорошо были видны река, железнодорожный мост, перекинутый через Волгу. Любуясь Волгой, я невольно вспомнил Каспийское море, своих прежних товарищей. Предавшись воспоминаниям, не заметил, как ко мне подошел дежурный по эскадрону унтер-офицер Алтухов. Он набросился на меня с кулаками, начал кричать, называть бездельником. Я стал оправдываться - ведь никакой вины за мной не было. Алтухов еще больше разъярился, угрожал доложить начальству. Не знаю, чем кончилась бы для меня эта стычка с дежурным, если бы вдруг с улицы не грянуло громовое "ура".
- Что за чертовщина? - изумился Алтухов. - Почему орут "ура"? Неужели село "атакуют"?
Дежурный ушел в канцелярию узнать, почему эскадрон так рано возвратился с учения.
Крики "ура" не смолкали.
"Что же там происходит?" - подумал я и побежал открыть ворота. Офицеры эскадрона галопом разъехались по своим квартирам, а солдаты с шумом заполнили двор.
- В чем дело, ребята?
- Разве не знаешь? Война! Война объявлена! Нас генерал Мориц с походом поздравил. Сегодня же грузимся в вагоны и возвращаемся на зимние квартиры!
Взводный торопил сборы. Солдаты забегали, как муравьи, собирая в кучу вьюки, укладывая свои пожитки. А вечером мы уже погрузились в железнодорожные вагоны.
Я с тревогой подумал, что пришла пора и моим братьям, старшему Антону и младшему Андрею, покинуть отчий дом.
А Зайнулин ни о чем другом думать не мог, как о своей лошаденке. Он то и дело приставал к Гилеву:
- Заберут мою лошадь или нет?
Гилев отвечал:
- Если подходит по всем конским статьям для кавалерии, обязательно реквизируют.
Зашел разговор и на самую ходкую тему - о господах офицерах.
- Не верю я князьям и дворянам, продадут, как в японскую войну генерал Стессель продал Порт-Артур, - говорил Гилев.
Зайнулин, ненавидевший полковника Шмидта, поддержал Гилева:
- Разве может волк волка съесть? Не захочет немец Шмидт драться против своих...
Поезд неожиданно остановился. Мы испуганно переглянулись: уж не подслушал ли кто наш разговор? Думали, вот сейчас в вагон войдет полковник Шмидт или кто-нибудь другой из офицеров, и тогда не миновать шомполов.
Кто-то несмело выглянул. Оказалось, поезд остановился на разъезде, пропуская санитарную летучку. Никому из офицеров в этот час не было до нас дела, и мы вновь стали говорить о войне, о том, что нас ждет на позициях. Меньше десяти лет прошло со времени русско-японской войны, в которой царская армия потерпела позорное поражение. Невольно приходило на ум: тогда нас Япония одолела, а ведь Германия с Австрией куда сильнее!
- Да, братва, вряд ли нам устоять в этой войне с нашими офицерами-белоручками, - раздался чей-то голос позади меня. - Им не воевать, а только пировать. К примеру, наш командир полка генерал Ильяшевич. Какой из него вояка! Когда он на коне, все одно что мешок с отрубями. В пенсне ничего кругом себя не видит...
Поезд остановился на станции Бугульма. В вагон зашел взводный, поручик Бжизицкий, поздоровался наигранно-бодро:
- Здорово, молодцы! Как устроились?
- Ничего, вашбродь, - хором ответили солдаты.
Набравшись храбрости, один из солдат спросил:
- Ваше благородие, по какому такому случаю война объявлена и долго ли она будет продолжаться?
Бжизицкий степенно ответил:
- Войну государь объявил Вильгельму потому, что немцы и австрийцы обижают братьев славян. А долго ли ей длиться, - он помолчал, будто прикидывая в уме, и закончил уверенно, - месяцев шесть пройдет, к зиме покончим с пруссаками.
Солдат Гилев, видя, что офицер охотно отвечает на вопросы, тоже вступил в разговор:
- Ваше благородие, помню я, когда мы с японцем начали воевать, нам тоже говорили: больше полгода войне не быть, мы их шапками закидаем. А вышло так, что по мы их, а они нас...
Бжизицкий нервно протер пенсне, в упор уставился на Гилева, будто видел его впервые, затем грозно отрезал:
- Чтоб я больше таких разговоров в своем взводе не слышал! - Круто повернулся и был таков.
Утром мы из вагонов видели, как по дорогам потянулись вереницы крестьянских подвод с мобилизованными.
Сборы на зимних квартирах в Казани были недолгими. Через сутки мы уже снова сидели в вагонах. Наш воинский поезд на всех парах несся на запад. На остановках без разрешения нельзя было выходить из вагонов. Нашему эшелону оказали "честь": два раза посылали эскадрон на усмирение взбунтовавшихся мобилизованных солдат на станциях Минск и Белосток.
Под Белостоком на каком-то полустанке наш полк выгрузился и походным порядком двинулся на Варшаву. Эта неожиданная высадка вызвала среди солдат много разных толков: одни говорили, что дальше двигаться по железной дороге нельзя, потому что в небе появились немецкие дирижабли, другие уверяли, что немец уже близко, подходит к Варшаве.
