Василий Емельянов - С чего начиналось
Секретарем краевого комитета партии в то время был товарищ Лобков.
Лобков, видимо, очень любил Алтайский край. Когда я вошел к нему и поздоровался, он с места в карьер начал рассказывать мне о богатствах Алтая.
— Вы знаете о том, что наш край месяц в году всю страну хлебом кормит? Здесь же очень плодородные земли — чернозем! Не хватает только людей, чтобы поднять еще больше земли. А сколько рыбы в реках! Но на реках у нас почти не чувствуется жизни. Стоишь на берегу Оби и только водную гладь видишь. Не то что на Волге! Там вся река запружена — пароходы, плоты, лодки, а тут иногда за весь день только и заметишь плывущую лодку — и то хорошо. Здесь люди нужны — много людей, и каждому дело найдется. Вот, смотрите!
Лобков встал из-за стола, подошел к застекленному шкафу, на полках которого в открытых коробочках лежали образцы горных пород и стояли какие-то баночки и бутылочки. Взял одну из бутылочек и коробочку с куском какой-то руды.
Протягивая мне бутылочку, Лобков пояснил: ртуть. В одном из сел кустари ее добывают вот из этой породы — и он протянул кусок киновари.
— А вот там, — и он протянул руку в сторону гор, — золото. А старателям без ртути никак не обойтись. Золото-то без ртути не извлечь! Много у нас здесь разного добра — золото, ртуть, асбест. Мы и сами-то еще толком не знаем все наши богатства. Геологические работы проведены только в отдельных местах. А край наш по площади — целая Западная Европа!
Я еще по студенческой поездке двадцатых годов составил себе представление о природных богатствах Алтая. Во время той давней поездки мы пробирались горными тропами верхом на лошадях, встречались со старателями, промывающими речной песок. А в селе Верхний Уймон нам показывали варежки, связанные из асбестовых нитей добывающегося в окрестностях этого села асбеста. Не чудо ли? Тогда все мы были буквально заворожены природными богатствами края.
И вот Лобков воскресил все это в памяти. Потом, улыбаясь, произнес:
— Извините, я не спросил: как вас устроили? Разместились или еще на бивуачном положении?
— Размещаемся. Мы ведь только сегодня прибыли.
— Ну, если чем помочь нужно, то непременно заходите. Все, что в наших силах, сделаем.
Выйдя из здания крайкома, я решил посмотреть город. Во втором по величине городе Алтайского края — Бийске — я был тринадцать лет назад, а в Барнауле же впервые.
Город произвел на меня хорошее впечатление: много зелени, на главной улице — бордюры цветов, а ведь это Сибирь!
Зашел на базар. Поразило обилие цветов, которыми торговали. Я не представлял, что здесь выращивают цветы, любят их и охотно покупают. Большое количество овощей, ягод и… арбузов. Вот чего не ожидал — арбузы. А они, оказывается, здесь хорошо вызревают.
Подошел к высокому худому рыбаку с копной седых волос. У него в корзине лежали живые караси.
— Почем?
— Рубль.
«Что — рубль? — подумал я, — десяток, килограмм, штука? Если рубль за штуку — дорого, а десяток по московским ценам — слишком дешево».
— Ну, а сколько же вы на рубль дадите? — спросил я, смеясь.
— Если мне покупатель понравится, то я ему на рубль, может быть, двенадцать, а может быть, и пятнадцать рыбин положу, а так-то, впрочем, на рубль десяток положено отпускать.
— Кем положено?
Рыбак ничего не ответил и только пожал плечами.
Наверно, я рыбаку понравился, он дал мне на рубль семнадцать карасей.
Базар был большой, и много всего. Стояли бочонки со сливочным и топленым маслом, медом. Шла война, но в Барнауле она еще пока не чувствовалась. По крайней мере, в отношении продовольствия.
Какая же огромная наша страна! На одном конце ее происходят ожесточенные бои, а в географическом центре страны — ведь Алтай, собственно, середина государства — почти и признаков войны нет. Изобилие продуктов, по виду спокойная, размеренная жизнь города, вроде бы не имеющего никакого представления о военной опасности и не испытывающего никаких тревог…
На следующий день, в субботу, когда все сотрудники были наконец устроены с жильем и появилась возможность как-то отдышаться, мне вдруг предложили:
— Давайте на ночь поедем на рыбалку. Хоть немного отдохнем. Мы договорились с местным рыбаком, он отвезет нас на одну из проток Оби. А в воскресенье вернемся.
Я с охотой согласился. Спустились к реке. На берегу — небольшая избушка, обнесенная старым забором, рядом с ней на боку две лодки. Постучали в окно. На стук вышел белокурый мальчуган лет двенадцати.
— Дедушка зараз придет, и мы поедем.
Появился и дед — в нем я с радостью узнал продавца карасей. Хороший знакомый! Одну из лодок мы тут же спустили на воду и поплыли к противоположному берегу, пересекая Обь наискосок. Течение было сильным, и гребцы еле справлялись с ним.
— Нам бы только вон за тот мысок выбраться, — твердил рыбак, — а там тихо, как в раю.
И вот мы обогнули лесистый мыс и вошли в тихие воды. Течение тут было такое медленное, что мне казалось, что это не протока, как ее называл рыбак, а большой залив реки. Грести было одно удовольствие.
— Вправо давайте, — командовал рыбак, — вот немного еще пройдем, а там и остановиться можно.
Вошли в новую протоку. Казалось, дно совсем близко, а веслом до него не достанешь. Между длинными водорослями словно заснули или застыли стайки рыб. Только по колеблющимся плавникам видно, что они живые.
Порой мне казалось, что наша лодка плывет по какому-то невероятно большому аквариуму. С берегов свисали ветви деревьев и кустов, а со дна поднимались извилистые стебли невероятной, не виданной мною ранее растительности, между водорослями в кристально чистой воде стояли или вдруг испуганно, стремительно проносились стайки рыб.
Тишина, Ее нарушали лишь звуки падающих на воду весел и скрип уключин. Все сидели, как зачарованные.
Неужели действительно где-то идет война и все это не сон, а реальность?!
Кто-то сказал:
— А ведь и дождь может пойти. И впрямь стало моросить.
— Это не надолго, скоро пройдет, — уверенно ответил рыбак. — Помочит, да и перестанет.
Выгрузившись на берег, мы развели костер и пошли ставить сети. Нарубили хвои, уложили вокруг и повесили над костром чайник, нарезали московской копченой колбасы. Выпили. Закусили.
Светало. Дождичек перестал. Подняли сети и — о радость! — вынули более шести десятков довольно крупных рыбин. Старик стал перечислять их местные названия.
Могу смело сказать, это был мой последний спокойный, навевавший мирное счастье, день во время войны. Больше уже ничего подобного не было.
Когда я вошел в комитет, мне тотчас же сказали, что полчаса назад приходили из крайкома: меня приглашал Лобков, а его зачем-то вызывала Москва. Все очарование реки исчезло.
