Василий Емельянов - С чего начиналось
Мне было много легче других. То ли бывало в прошлом? В теплушках я жил подолгу и ездил не только в вагоне, но и нередко на крыше, а также примостившись на буферах. Приходилось ездить и на лестницах вагонов-цистерн. Все было.
Но все же резкий переход от одной крайности к другой вполне естественно отражался и на мне. Только подумать — месяц назад я выезжал из Москвы в Сочи в удобном вагоне! Заботливый проводник, постучав в дверь, вежливо спрашивал: «Чаю не желаете?» А через месяц — теплушка. Люди размещены в два яруса, лежат или сидят согнувшись.
Питаться еще можно. Мы приспособились даже ставить в теплушке самовар. Правда, когда один из сотрудников стал на ходу поезда вытряхивать угли из самоварной трубы, то обронил краник и отверстие пришлось затыкать пробкой. Но все же мы как-то обходились.
Иногда стоянки длились часами, пропускали поезда, груженные военной техникой. А случалось и так: только эшелон остановился, люди выскочили из вагонов, и тут же крик: «По ва-го-нам! Тро-ну-лись!» Эшелон начинает двигаться, и кому-то надо вскакивать в вагон на ходу.
Ехавшие с детьми пытались на остановках выкупать их в тазиках, и, когда раздавались эти пугающие людей крики, растерянные родители хватали детишек и бежали к вагонам.
И все же неплохо действовала самодисциплина, и мы без особых осложнений передвигались на восток.
Мы приблизились к Волге. Я вышел из вагона и увидел впереди нашего эшелона бесконечную ленту медленно передвигавшихся вагонов. Такая же лента находилась за нами.
Казалось, что все города европейской части Советского Союза пришли в движение и начали отходить к Волге и дальше за Волгу, освобождая место для Великой битвы.
Уральские горы миновали ночью. Сибирь! Я бывал здесь в 1927 году, еще студентом. Бескрайняя равнина с зелеными островами лесов. На станциях народу почти не видно. В торговых палатках много сыра — это край молока. Огромные круги великолепного сыра красуются почти в каждой палатке. Разумеется, все запасались впрок.
На пути из Москвы в Барнаул при совместном пребывании в вагоне можно было по-настоящему узнать людей. Так, как никогда не узнаешь, встречаясь только на работе, в условиях мирной жизни.
Те, о которых сложилось представление как о сухих, замкнутых, ушедших в себя, оказались отзывчивыми и удивительно внимательными, но вдруг «выявились» и эгоисты. Правда, таких было совсем немного.
Как-то ночью я услышал скандал: надрываясь, кричал один из инженеров — Красовский.
— Почему же вы одним даете булочки, а другим нет? Ну и что ж, что у них дети? А взрослые, по-вашему, созданы без желудка?
Мне не верилось. Неужели это Красовский? Не раз я слышал, как он призывал других быть принципиальными и не мелочными.
Эшелон стоял у какой-то небольшой станции.
Я вышел из вагона и направился к спорившим. Дежурный по эшелону, скромный и тихий инженер Давыдов, спокойно вразумлял Красовского:
— На станции мне дали всего девяносто три булочки. Я решил отдать их детям.
Красовский продолжал шуметь:
— Никто вам не поручал вводить новые правила! Ваше дело состоит в том, чтобы поровну разделить между всеми.
Мое появление прервало спор, и Красовский, ворча что-то, направился к своему вагону.
От этой сцены остался нехороший осадок. Было обидно: и среди нас есть, оказывается, людишки. Действительно, война — проверка людей.
В Новосибирске эшелон встречали наши квартирмейстеры. Они сообщили, что представители местных органов власти встретили их очень тепло и на следующий день предложили несколько десятков комнат для сотрудников, а для размещения самого учреждения — одно из лучших зданий города, бывшую когда-то резиденцию генерал-губернатора.
— Это самое лучшее здание в городе, — утверждали наши уполномоченные. — В последние годы оно было превращено в Дворец пионеров.
Уполномоченные провели и другую работу. Были составлены списки сотрудников с указанием, кому какая комната. Комнаты распределялись сообразно с численностью семей. Так что уже на пути из Новосибирска в Барнаул мы смогли приступить к выдаче ордеров на жительство.
…От Новосибирска до Барнаула ехали всю ночь. Наш, эшелон часто останавливали: пропускали составы с грузами.
Я стоял у раскрытой двери вагона и вспоминал, как в 1927 году ехал по этому же самому маршруту, а потом от Барнаула пробирался до Бийска. Казалось, здесь по внешнему виду с тех пор мало что изменилось. В европейской части России и на Урале, там можно было увидеть много новых строений — и промышленных и жилых. Здесь их было гораздо меньше. Теперь сюда перемещались десятки промышленных предприятий. Конечно, это изменит облик всего края.
Но тогда я совсем не предполагал, что изменения будут происходить необычайно стремительными темпами.
Рядом со мной стоял сотрудник нашего комитета В. С. Славин. Он рассказывал об условиях жизни в Барнауле. В городе не все районы имеют электрическое освещение. Немало еще домов с керосиновыми лампами. На весь город всего одна небольшая электростанция. С продуктами питания дело обстоит неплохо, хотя почти отсутствуют продукты промышленного изготовления. Мяса, например, завались, и мясо великолепное, а колбасных изделий нет. Свеклой здесь никогда не занимались, и поэтому сахар всегда привозили, а меда на рынке сколько угодно. У многих жителей города имеются индивидуальные хозяйства — свои овощи и ягоды. Часть их сами используют, а часть продают на рынке. В общем, жить можно, заключил Славин.
Переехали Обь, могучая, полноводная река произвела большое впечатление. Но вот наконец и Барнаул. Надолго ли?
В Барнауле
Эшелон подали на запасный путь. Началась разгрузка. Разноцветные чемоданы и цветастые узлы с одеялами и подушками сразу же изменили вид железнодорожной станции. Строгие стальные ленты путей, вокруг белые пески, и на этой белизне особенно отчетливо выделялось выгруженное из вагонов. Подошли автобусы, и началась отправка прибывших в город, в дом, выделенный для размещения комитета.
Это было фундаментальное каменное здание с довольно большим садом. Пустые комнаты производили унылое впечатление.
Скоро все здание было заполнено вещами и народом. Кое-кто на дворе развел костры и стал кипятить воду и готовить пищу. Все это напоминало какой-то цыганский табор — толчея, крик и плач детишек, кучи вещей, сидящие и лежащие вокруг них люди. Но вот постепенно стало стихать — сотрудники перебирались в отведенное им жилье. Наконец, все более или менее уложено. Надо нанести визиты местному руководству, поблагодарить за гостеприимство и установить контакты. Сколько придется здесь пробыть, пока неизвестно.
