Леонид Кучма - После майдана 2005-2006. Записки президента
Ну что можно ответить такому писателю? Я вижу тут крайнюю персонализацию истории. Чем можно объяснить такое преувеличение роли одной личности, в данном случае - моей? Дело, видимо, в том, что автор не просто излагает события, а участвует в политической борьбе. Он находится в том лагере, который считает меня своим врагом. Ему важно принизить меня, а не описать действительность такой, какой она была. Он, я думаю, искренне уверен, что все, что на протяжении всех лет моего пребывания у власти делалось, - делалось неправильно, в ущерб государству. Он не сомневается, что все могло делаться иначе, если бы на моем месте был кто-нибудь другой. Найти виноватого…
Между желаниями и действиями всякого человека есть зазор. Не все, что хочется, можно осуществить. Подростком кто-то мечтал написать вторую «Войну и мир», а в зрелом возрасте оказался автором памфлетов против Кучмы. У руководителя этот зазор больше, чем у рядового человека. Выше руководитель - больше зазор. Ведь между целями руководителя лежат цели множества людей. Это жизнь, которая вносит свои поправки и часто совершенно не считается с действительной позицией руководителя.
Примерно в то самое время, когда я впервые выступал с программной речью перед украинским парламентом, выступали перед своими парламентами деятели моего ранга в других странах. Ельцин, Назарбаев, Клаус, Каримов, Акаев, Валенса… Все эти люди, включая и меня, произносили свои речи, не сговариваясь. Каждый исходил из своего понимания настоящего и будущего, из условий своей страны, каждый ориентировался на свою аудиторию. Прошли годы, и каждый услышал о себе почти то же самое, что и я. Разные люди, разные страны, разные обстоятельства, а результаты - похожие. Я часто говорю об этом, еще чаще - думаю.**
Кучма, пишет мой критик, «требовал полномочий для премьера и независимости для правительства». Сегодня даже политизированный читатель вряд ли поймет, о чем идет речь в этой залихватской фразе, или примет ее на веру, не вдумываясь в ее смысл. В самом деле, что значит «требовал полномочий для премьера»? Разве бывают премьеры без полномочий? Я не требовал, а просил. Правда, моя просьба носила характер одного из условий, на которых я соглашался занять эту должность. И просил не вообще полномочий, а одного конкретного права - права издавать декреты по хозяйственным вопросам. Причем утверждать их, по моему замыслу, должен был президент Кравчук. Тот, однако, от этой «привилегии», как выразился один народный депутат, «красиво ушел». Парламент решил: ну что ж, Кравчука от новой ноши освободим, а Кучму ею обременим, раз просит. При этом мои (точнее - правительственные) декреты не могли иметь силы без утверждения их парламентом. На заседании Кабинета Министров мы принимали проект декрета, отправляли его в парламент, и только если через две недели не получали замечаний или возражений, выпускали этот документ в свет. Похоже ли это на «независимость для правительства», которой я будто бы добивался?
19 февраля
Первые недели и месяцы моего премьерства вспоминаются как кошмар. Из кабинета не выходил целыми днями, иногда там и ночевал. Все работали на износ. В правительство, в аппарат Кабмина пришли люди без опыта государственного строительства. Это была проблема, если не трагедия. Премьер - в недавнем прошлом «красный директор». Первый вице-премьер - Юхновский, академический ученый. Министр экономики (потом - вице-премьер по экономике) Пинзеник - университетский профессор, вице-премьер по вопросам промышленности и строительства Евтухов Василий Иванович - «красный директор», как и я. А кто был «гуманитарным» вице-премьером, сегодня утром не сразу мог вспомнить. Николай Григорьевич Жулинский, академик НАНУ, литературовед, известнейший в кругах интеллигенции человек! Понимаю, что навлекаю на себя большую критику этим признанием. Вот, мол, на каком месте была для Кучмы «гуманитарка» - не помнит человека, которому ее поручал, да еще такого известного. Но из песни слова не выкинешь. Эта сфера действительно не была для меня на первом или даже на одном из первых мест. Было не до нее. Когда перед вами стоит задача простого физического выживания, вам не до книг и песен.
27 октября 1992 года я представил Верховной Раде свою первую, в качестве главы правительства, информацию о состоянии экономики. Вырвалась фраза, которую потом часто цитировали: «Я точно знаю: страну мы развалили». Хотя, надо признать, тогда дела шли намного лучше, чем в 1994 году, когда я стал президентом. То есть худшее было еще впереди. Еще не «доразвалилась». Обломок когда-то монолитного советского поезда еще катился по рельсам, хотя все медленнее, и все чаще останавливаясь. Если бы мне тогда сказали, что будет через два года!… Наши купоны будут валяться по улицам, обесцениваясь с каждой минутой. Будут накапливаться колоссальные долги за газ России. Страна по существу станет банкротом. Если бы Россия хотела объявить «мат» Украине, она бы это сделала. Но и не ставя нам «мат», она давила нас по всему полю. Главное, чего она хотела, - чтобы за газовые долги мы рассчитались нашими предприятиями. К сегодняшнему дню это все забыли. И самыми забывчивыми оказались те, кто обвиняет меня в сдаче национальных интересов, в пророссийской политике.
Мне намекали: хотите получать газ - платите. Нет денег - платите предприятиями. В первую очередь, конечно, стратегическими. Даже не продать, а отдать за долги - и дело с концом. Конечно, совсем прямо никто не говорил: отдавай стратегические предприятия! Но это требование закономерно вытекало из самой обстановки, из нашего тупикового положения - наконец, из характера нашего общения с россиянами.
У читателя может возникнуть вопрос: почему российские должностные лица с нами не говорили прямо о таких жестоких вещах (хотя российская пресса, та не стеснялась)? Думаю, потому, что мой тон не допускал такой постановки вопроса. Тот же Черномырдин прекрасно понимал, что условия капитуляции можно обсуждать с кем угодно, только не со мной, не с представителем Украины. Он понимал меня, я понимал его. Не зря мы подружились. Но это была дружба людей, один из которых упорно гнет линию России, другой - Украины. Если можно назвать беспощадным дружеский торг, то вот он и имел место.
Есть документы, которые особенно наглядно показывают уровень экономического мышления в обществе в те годы. Это, в частности, протоколы заседаний Верховной Рады. Некоторые из них сегодня перечитываю. Это нелегкое чтение. Чем больше читаешь, тем больше удивляешься, как - при таких экономических понятиях народных депутатов - Украина не вернулась к социализму.
Больше, чем 27 октября 1992-го, мне вспоминается 18 ноября 1992 года. Тридцать первое заседание нашего парламента. Почему именно оно? Тогда Верховная Рада дала мне, можно сказать, первый бой на поле власти.
