Борис Маркус - МОСКОВСКИЕ КАРТИНКИ
Приходится вешать на окна занавески, чтобы закрыться от любопытных глаз, но при этом терять какое-то количество света. А еще в том доме, как раз напротив наших окон, на третьем этаже жил парень из нашей школы. Звали его Жорка Кабачник. Так он, как уви-дит меня в окне, так и высунет язык, или кулаком погрозит. Странный был парень. Чего он грозил? Не любил я его. Верно, и он меня тоже[?]
Дальше вдоль бульвара идут небольшие одно- и двухэтажные домики. Они, или часть из них, принадлежали великому певцу Шаляпину, но жил он, конечно, только в од-ном из них. Какое к нему отношение имели соседние дома, не знаю, но почему-то все они среди нас назывались "шаляпинскими" О том, что здесь жил сам Шаляпин, взрослые го-ворили с гордостью, но иногда я замечал, что и с опаской. Почему? Ведь он же был самым великим артистом. Даже народным. Я как-то у кого-то в гостях слушал пластинку на граммофоне. Пел Шаляпин. Пел сначала про блоху. Очень смешно. А потом "Дубинушку". Громко пел. Жалко, что у нас нет граммофона. Так здорово подойти к огромной трубе и приблизить ухо к ней. Вроде, как собачка на картинке, что прилеплена сбоку граммофона.
Позже я узнал, что о Шаляпине стараются не говорить, потому что он уехал за гра-ницу и не вернулся. И этого ему простить наши власти не хотели. И даже лишили звания "народного артиста Республики". Но люди все равно любили слушать его песни, хотя бы и на граммофонных пластинках. Песня есть песня.
За домиком Шаляпина и соседними с ним раскинулся огромный сад. Позже я узнал, что не весь сад принадлежал Шаляпину, а только та его часть, что была сразу за его до-мом и двором, где стоял простенький двухэтажный дом, тоже шаляпинский, но сдаваемый жильцам в наем. Но так как мы все домики перед садом называли "шаляпинскими", то и сад за ними как бы объединялся в один большой и, конечно, для нас был шаляпинским. В самом шаляпинском саду росли раньше яблони. Но теперь от них и следа нет — вырубили что ли. А росли они в самом конце сада, ближе к Конюшковской улице. Тут теперь пус-тырь и только отдельные деревья. Вообще сад запущен страшно. Никто, видно, за ним не ухаживает. Но для нас, для наших игр, все это не помеха. Главное, чтобы не выгоняли.
Позднее, примерно в 1927-28 годах в саду началась большая стройка. И вырос ог-ромный дом. Длинный на ножках, с пристройкой, выходящей вперед и соединенной с са-мим домом остекленным переходом на уровне второго этажа. Окна у нового дома были по новой моде, как сплошные длинные ленты. А вот пристройка была почти без окон. Об этом доме много писали как о "доме нового быта".
Называли его "Домом Гинзбурга". Это потому, что спроектировал его архитектор Моисей Яковлевич Гинзбург. Но я взрослых газет тогда еще не читал. Что дом называется так по фамилии автора не знал. Слышал от старших, что это дом Наркомфина СССР. Что он не-обычный. Это был "дом нового быта", непохожий на все прежние дома, здесь сделаны особые квартиры, чтобы организовывать этот самый новый быт, квартиры здесь двух-этажные с внутренними лестницами на вторые этажи, где были спальни, в квартирах нет кухонь.
Я побывал как-то в этом доме у Ханы Лифшиц, которая училась в нашей школе. Она мне и показала все это. Сказала, что это делалось для того, чтобы освободить людей от таких забот, как приготовление обедов и ужинов. В новой жизни это не должно мешать чело-веку жить. Но кушать надо было, и для всех жильцов была создана общая кухня-столовая в той самой пристройке, о которой я уже говорил.
Здесь в этой столовой выдавались обеды на дом. А в квартирах все-таки готовили кое-что: завтраки или что-нибудь попроще. Вечерний чай или ужин, если возвращались отку-да-нибудь поздно. Для этого имелись специальные ниши с электроплитками. Примусов там я не видел. Были при доме и другие разные придумки для облегчения быта — домовая прачечная, мастерские, клубная комната и многое другое.
Нам, кстати, вскоре посчастливилось пользоваться этой столовой. Мама работала заведующей детского сада как раз этого самого Наркомфина, и ей дали абонемент как раз в эту столовую. Туда надо было приходить с кастрюльками и получать на всю семью обед — первое, второе и третье. Мама даже купила такую особенную тройную кастрюлю с од-ной ручкой. На крышку нижней большой ставилась вторая, чуть поменьше, а на крышку второй ставилась третья и тоже с крышкой. На специальные шпинёчки надевалась общая ручка. Очень было удобно. Тем более, что за обедами чаще всего посылали меня. Но мы пользовались этой столовой не потому, что создавали новый быт, а просто взрослые при-ходили с работы очень поздно, и не всегда мама могла приготовить на всех обеды. И сто-ловая нам очень помогала более или менее нормально питаться.
В одном из домов на нечетной стороне бульвара в тридцатых годах разместили Дом архитекторов. Так и было написано на большой вывеске под самой крышей — "Дом архи-тектора". Что там было, чем там занимались, в то время я не знал. По аналогии с Домом литераторов на Поварской, наверное, там был клуб архитекторов. Как предтеча будущего Центрального дома архитекторов, для которого освободили от французского посольства особняк в Гранатном переулке, расположенном неподалеку от нашей Кудринской площа-ди.
А вот с маленьким особнячком, что стоял в ряду таких же небольших домиков, про-изошло со временем что-то странное и непонятное. Мы знали, что здесь какое-то время жил сам писатель Грибоедов. Здесь, в доме своей матери, он провел детские и юношеские годы. Домик был неказистый, чуть покосившийся. Еще бы! Столько лет стоял, и все без ремонта. На бульвар он выходил узким торцом.
В простенке около окна укреплена большая темная доска, на которой в овале был барельефный портрет писателя Грибоедова. Ну и соответствующая, конечно, надпись, что он тут жил в такое-то время. Домик хоть и небольшой, но знаменитый. И вдруг его решили отремонтировать. Попросту сломали до основания и поставили вместо того дере-вянного новый, более высокий каменный оштукатуренный дом с большими окнами. Со-всем не похожий на прежний. До мелочей непохожий. Окна, карнизы. Мне это было непо-нятно, но говорят, что делали по проекту научной реставрации. Что-то непохоже.
Правда ли это, или нет, не знаю, но в моем сознании никакого привычного для меня "дома Грибоедова" уже нет. Этот новый, каменный, совсем чужой и даже неприятный. И конечно, не верится, что на месте снесенного воссоздан по законам научной реставрации тот именно дом, где жил Грибоедов.
