Владимир Хазан - Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)
Хотим выполнить неизменно приятный и ответственный долг и от всей души поблагодарить друзей и коллег за неоценимую помощь, без которой эта книга оказалась бы иной, а быть может, и вовсе не была бы написана. Приносим искреннюю признательность и благодарность Марине Адамович (Нью-Йорк), Роману Городницкому, Ларисе Даниловой и Александру Чудинову (Москва), Рут Поляк и Дану Харуву (Иерусалим), Ольге Кушлиной, Виктору Кельнеру и Феликсу Лурье (Санкт-Петербург), Борису Равдину (Рига), Лазарю Флейшману (Стэнфорд), Андрею Рогачевскому (Глазго), Ричарду Дэвису (Лидс); от всей души хотим поблагодарить работников музея Хеврат ха-хашмаль (Хайфа) за ощутимую помощь в работе над архивом Рутенберга, а Надю Райкину (Вашингтон) – за любезно предоставленные фотографии из ее семейной коллекции; не можем не отметить вклад в нашу работу Евгении Гительман (Нью-Йорк) и Жанны Милявской (Москва), создавших идеальные творческие условия, когда приходилось работать над этой книгой за пределами Израиля; вместе с теплым родительским чувством испытываем благодарность к Анне Хазан (Париж) за безропотную и безотказную помощь в нахождении труднодоступных в Израиле материалов; считаем себя многим обязанным Вольфу Московичу (Иерусалим) за постоянную моральную поддержку и тематически разноплановые консультации; особых слов благодарности заслуживают товарищеская помощь Михаила Вайскопфа (Иерусалим), взявшего на себя каторжный труд ознакомиться с рукописью будущей книги и сделавшего по ней ряд ценных замечаний, и работа редактора Ольги Константиновой (Иерусалим), приведшей рукопись в читаемый вид; мы искренне благодарны Моше Лемстеру (Иерусалим), которому принадлежат в книге переводы с идиша; наконец, нельзя с бесконечной признательностью не упомянуть имени Аркадия Зозулинского (Иерусалим), сыгравшего особенно важную роль на подготовительных этапах нашей работы над этой темой. Нам было бы крайне лестно сознавать, что мы хоть в малой степени оправдали этот продуктивный вклад в нашу работу.
Принятые сокращенияВТ Савинков Б. Воспоминания террориста (1909; публ. 1917-18) //Б. Савинков. Избранное. Л.: Художественная литература, 1990.
ДГ Рутенберг П. Дело Гапона // Былое: Сборник по истории русского освободительного движения. 1909. № 11/12. Июль-август. С. 29–115.
CZA Central Zionist Archives (Jerusalem, Israel).
HIA Hoover Institution Archives. Stanford Univetsity (Stanford, California, USA). // The Jabotinsky Institute and Etzel Museum (Tel Aviv, Israel).
NUL Department of Manuscripts and Rare Books of the National and University Library of Israel (Jerusalem).
RA Rutenberg Archives, Khevrat ha-khashmal (Haifa, Israel).
YIVO Archives of the YIVO Institute for Jewish Research (New York). O. Dymow Collection.
________________________1. Шкловский 2002/1923: 114.
2. Солженицын 2001-02,1: 360.
3. He в состоянии отделаться от захватывающей талантливости книги В. Шкловского, Ф. Степун тем не менее почувствовал в ней чуждый и ненавистный ему «артистический снобизм». В рецензии на нее, опубликованной в парижском эмигрантском журнале «Современные записки», он, приводя соответствующий фрагмент – «Если бы мы вместо того, чтобы пытаться делать историю, пытались просто считать себя ответственными за отдельные события, составляющие эту историю, то, может быть, это вышло бы и не смешно. Не историю нужно стараться делать, а биографию», – далее пишет:
С этими умными и исполненными нравственного пафоса словами нельзя не согласиться. Но одно дело участвовать в истории так, чтобы не обременять своей биографии ни одним безответственным поступком, и совсем другое – участвовать в величайших событиях истории лишь «на предмет» обогащения своей биографии. Это второе деланье биографии вместо истории нечто совсем иное, чем первое. В нем пафос уже не этический, но артистически снобистический. Этическим пафосом у Шкловского исполнена только одна фраза; артистическим снобизмом пропитана вся его талантливая, умная, захватывающая, но отвращающая от себя и вызывающая страшный протест книга (Степун 1923: 413).
4. Потому столь опытному сыщику-профессионалу, как генерал A.B. Герасимов, не составляло большого труда понять, что Гапон, как он писал позднее в своих воспоминаниях, «просто болтает вздор» (Герасимов 1985/1934: 64).
5. Это звучит столь же странно, как объяснение в той же книге используемого Савинковым слова «балагула». Описывая свое нелегальное пересечение границы с помощью евреев-контрабандистов, Савинков пишет:
…И мы, заплатив ему <фактору> каждый по 13 рублей, в тот же вечер тряслись на еврейской балагуле по направлению к немецкой границе (Савинков 2006: 28).
По-видимому, оттого, что Савинков с попутчиком трясся, «балагула» ничтоже сумняшеся определяется комментатором как «телега без рессор» (там же: 581). Между тем «балагула» указывает не на вид повозки, а представляет собой метонимию ее принадлежности именно еврею: от ba’al agala (евр.) – ‘хозяин повозки’, ‘извозчик.
6. Из-за некоторых произвольностей существующего перевода в: Кац 2000,1:118 даем это место в нашей редакции:
В 1905 г. Рутенберг принимал активное участие в российском социал-революционном движении, и бытовало мнение, что он был причастен к убийству попа Гапона как правительственного агента.
7. По тому, как Розанов величает Рутенберга, может сложиться впечатление, будто он полагал, что Мартын – подлинное имя, а не партийная кличка. Однако в более раннем фельетоне, «Почему Азеф-провокатор не был узнан революционерами?» (1909), Розанов демонстрирует полную осведомленность в этом вопросе (Розанов 2004: 46).
8. NUL Arc. Ms Var 322/4. Поверхностное понимание (и неверное изложение) Грузенбергом всех обстоятельств казни Гапона, а также общественных и личных мотивов пошедшего на нее Рутенберга наглядно демонстрирует то, что адвокат писал по этому поводу далее:
Гапон после общей амнистии вернулся в Петербург. Революционного в нем ничего не осталось: по-видимому, он всего себя издержал на своем историческом подвиге 9-го января. Пробудилось желание жирно и сладко поесть: он стал плутовать, эксплуатируя глупость охранного отделения. Никакими революционными тайнами он не располагал, стало быть, никого предать, если бы и желал, он не мог. Характерно, что своих сношений с охранкою он от Р<утенберга> не скрывал и говорил ему с умилением обжоры: «Если бы, Максим <sic>, ты видал, как вкусно они едят и пьют. Хочешь, я тебя с ними познакомлю».
Р<утенберг> притворно согласился, пошел вместе с ним на свидание с охранниками и вкусил их яства. Тут же у Р<утенберга> созрел жестокий план: убить Гапона. Наняв дачу в Озерках, он заманил туда Гапона. Не спрашивая разрешения партии (для террористических актов требовалось постановление боевой организации), Р<утенберг> возложил на двух преданных ему и партии рабочих привести в исполнение свой самовольный приговор (там же).
