Владимир Буданин - Кому вершить суд
Он оказался немыслимо разговорчивым человеком. Сначала Петра даже озадачила его болтливость. Однако чем дольше он слушал Арона, тем с большим интересом присматривался к нему. Сын купца первой гильдии определенно не случайно оказался в обществе тех, кто ставил своей целью революционную борьбу. В его рассуждениях ощущалось не только понимание смысла их движения, но и осознанная готовность принять неминуемые в предстоящей борьбе лишения.
Арон говорил, что отец его, человек далеко не глупый, хотя и почти неграмотный, сам иной раз в приступе откровенности сознается в том, что не понимает, почему фортуна так благоволит к нему. Он, мол, вовсе не самый честный и не самый душевный из пятерых братьев. А вот ведь богач, в то время как другие либо еле-еле сводят концы с концами, либо уже отправились на тот свет.
— Это он о Пинхусе, — пояснил Арон. — Пинхус, между прочим, единственный из пятерых закончил гимназию и даже поступил на медицинский факультет. Он был на две головы выше братьев, и моего папаши в том числе. А если человек хотя бы немного умеет думать и если он чему-нибудь учился, то может ли он не стать революционером? Наш Пинхус был народником и погиб в якутской ссылке…
Уснули они лишь на рассвете…
IIIНа физико-математическом факультете Петр проучился недолго и перешел на юридический. В глубине души он очень давно, еще при жизни отца, мечтал в будущем изучать право. Со временем эта тяга ничуть не ослабевала, а, быть может, даже усиливалась от его соприкосновения с несправедливо устроенной жизнью. Ныне же он пришел к убеждению, что для России гораздо важнее переустройство общества по законам справедливости, чем самые крупные достижения ученых-естественников.
Была, правда, и другая — должно быть, не менее важная — причина. У студентов-юристов оставалось неизмеримо больше времени. А ему теперь был дорог каждый час. Они втроем — Андрей, Арон и он, Петр, — организовали кружок рабочих пропагандистов. Занятиями руководили попеременно. Помещение для встреч всякий раз находил Арон. При капиталах его папаши это не составляло большого труда.
И с землячествами они решили не порывать. Не отдавать же их на откуп «оракулам». С некоторых пор ни один «чай», ни одни «именины» не обходились без бурных столкновений между «оракулами» и их молодыми противниками. Во всяком случае, Петра к концу второго семестра избрали в Совет петербургских студенческих землячеств. А это дело тоже требовало времени.
Первое письмо из Женевы пришло еще в сентябре. Виктория писала, что Женева не похожа ни на один русский город. И народ в Швейцарии, не в пример нашему, живет сытнее и благоустроеннее. Потому и люди там добрее, приветливее. Даже русские эмигранты — а их там порядочно — становятся более похожими на швейцарцев, чем на самих себя. Письмо было восторженным.
Но вот уже в следующем — как они и условились, Виктория писала раз в неделю — речь шла о делах обыденных: о комнате, снимаемой в старом городе на берегу Роны, о лекциях, новых знакомых, ценах на провизию, плате за квартиру, письмах из дому. А в конце, в постскриптуме, Виктория, как ему показалось, чуть-чуть испуганно извещала, что у них, должно быть, весной будет ребенок.
Эта новость ошеломила Петра — невозможно было вообразить себя отцом. Ему-то и самому всего лишь двадцать один! Но тотчас устыдился своего настроения. «Сын, — Петр не сомневался, что родится именно сын, — мне нисколько не помешает в деле. Зато это будет мой сын! Я его воспитаю революционером. Виктория мне поможет…»
А потом Виктория затосковала по мужу и по России. Единственной отрадой на чужбине было общение с русскими эмигрантами. Их в Швейцарии оказалось много больше, нежели она ожидала. В одном из писем она сообщила, что познакомилась и коротко сошлась с Плехановыми, «милыми интеллигентными людьми». Петр в первый момент глазам своим не поверил. Прочел фразу еще и еще раз. Ошибки быть не могло. Виктория писала: «с Плехановыми». Это была громадная удача — жена знакома с Плехановым!
Письмо Петр показал друзьям. Арон моментально воспламенился, сказал, что случая упускать нельзя и Петру следует немедля поехать в Швейцарию. На месте Петра он и минуты бы не раздумывал. Андрей смотрел на вещи трезвее.
В конце марта пришло письмо из Женевы с известием о рождении сына. Виктория писала, что роды у нее принимала Роза Марковна, жена Плеханова. Если бы не Роза Марковна, она и вообразить не может, как бы все это закончилось…
Друзья решили, что Петру самое время побывать в Женеве. Было выхлопотано разрешение университетского начальства. Арон расстарался по части денег, и Петр налегке отправился за границу. Он взял с собой лишь небольшой чемодан с подарками для жены и сына и скрипку, непременно сопровождавшую его во всех поездках.
До того как сесть в вагон, Петр словно и не замечал, как соскучился по жене. А теперь перед глазами неотступно стояло ее лицо, счастливое и вместе с тем несколько испуганное, такое, каким оно сохранилось в памяти со времени путешествия из Красноярска в Петербург. Не терпелось ему к тому же взглянуть на сына. Все еще не верилось до конца, что где-то там, в Женеве, существует этот маленький человечек — его сын!
Ехал он, помимо всего прочего, еще и с надеждой на знакомство с Плехановым. Хотя Андрей сомневался, что знаменитый Плеханов пожелает заниматься «преподаванием уроков революционным подмастерьям», Петр верил: для таких людей нет ничего важнее революционного дела, и он, конечно же, охотно встретится со своим молодым последователем из России.
После пограничной станции — там был таможенный досмотр и проверка документов — русская речь растворилась в немецкой и польской. За окнами проплывали чужие селения с католическими соборами и бесчисленными распятиями, ухоженные поля и сады. В Вене Петр пересел на швейцарский поезд и словно бы вовсе отделился от России. Все было чужое: кондукторы, полиция, публика…
Женева оказалась городом не в пример меньше Петербурга. На Rue de Carouge Петр добирался на извозчике. Ехали по узким улочкам, вымощенным гранитной брусчаткой. По обе стороны выстроились старинные здания с готическими башенками и вывесками над лавочками и ресторанчиками на французском языке. По-летнему грело солнце, небо было глубокое и синее, вдали громоздились горы со снеговыми колпаками на вершинах.
Дом, где снимала небольшую квартиру Виктория, походил на множество таких же серых, не слишком высоких зданий с балкончиками и тюлевыми занавесями в открытых окнах. Петр вошел в сумрачное парадное, отыскал нужную дверь и, волнуясь, нажал кнопку электрического звонка. Из-за двери донесся словно бы незнакомый голос:
