Хенрик Хинц - Гуго Коллонтай
Сегодня мы знаем, что развитие науки детерминировано материальными условиями общественного бытия, способом производства, существующим на данном уровне развития общества.
В просветительском споре о происхождении науки Коллонтай в противовес взглядам таких ученых, как Байли или Д’Аламбер, последовательно отстаивал утилитаристскую концепцию. Оказывается, его решительная последовательность по этому вопросу определялась ситуацией, сложившейся в польской науке во второй половине XVIII в. Речь идет о том, что главным препятствием на пути ее развития была обветшавшая схоластика. Признание автономной ценности неутилитарных факторов при решении вопроса о генезисе науки давало возможность реабилитации той точки зрения, которая выводила науку из провидения и из бескорыстного увлечения делом творца, что привело бы к опасным практическим последствиям для тогдашнего развития науки. Такая концепция способствовала бы утверждению понимания науки как придатка теологии и лишила бы ее настоящего достоинства и возможности влиять на общественную жизнь.
В конце своей творческой деятельности (1799–1800) Коллонтай сформировал тезис о происхождении науки, который явился не только итогом многолетних исследований автора по истории науки и просвещения, но и результатом его практической борьбы за преобразование польской науки. Этот тезис — часть общей концепции Коллонтая о сущности и общественной функции науки.
По его мнению, наука с точки зрения ее генезиса и содержания не является пустой забавой любопытного ума. Наука заблуждается и, наконец, приходит в упадок там, где она позволяет столкнуть себя на путь «исследования» пустых и бесполезных проблем.
Коллонтай отказывается квалифицировать в качестве научных любые проблемы и ответы, которые не поддаются эмпирической проверке. Научность общих понятий должна быть доказана методом сведения их к чувственным представлениям и впечатлениям. Эта точка зрения, теоретические основы которой (о чем подробнее пойдет речь в третьей главе) содержались в широко развитой эпистемологической системе рассуждений польского ученого, не исключала особой ценности гипотез и научных теорий. В то же время она означала отрицание научного содержания теологии и схоластической метафизики.
Отметим здесь только в общем виде эту дисквалификацию теологии как науки, вытекающую из практического и утилитаристского понимания Коллонтаем назначения науки в обществе. Он многократно и прямо высказывал это мнение, даже не прибегая к применяемой им обычно осторожности формулировок, вызванной тактическими соображениями защиты от контратак церковных апологетов.
Таким образом, наука не является пустой забавой ума; она не обязана исполнять предписанные ей апологетикой функции служанки теологии. Задачами науки, по мнению Коллонтая, является познание объективных процессов, а также законов существования и развития окружающих человека явлений, — познание, преследующее в конечном счете цель более лучшего и более успешного удовлетворения потребностей человека, а также устройства мира согласно требованиям разума. Поэтому одним из основных постулатов в его борьбе за возрождение науки в Польше явилось требование налаживания связи науки и всей системы просвещения с политической и экономической жизнью страны. Коллонтай был далек от допросветительского узкоутилитарного, а также морализаторского понимания этого требования. Связь науки с жизнью была призвана способствовать не только рационализации сельскохозяйственного производства и исправлению нравов, но также укреплению политики на научных основах и улучшению управления общественной жизнью на рациональных принципах.
На основе многочисленных высказываний Коллонтая можно показать, что науку и просвещение он истолковывал как панацею от различных болезней, мучающих растерзанную магнатской анархией Речь Посполитую. «Просвещение, — читаем мы у него, — придает всем народам… истинные черты… Следовательно, каждый пишущий историю какого-нибудь народа прежде всего должен дать представление о его просвещении, если он хочет расположить читателя к справедливому суждению о причинах тех событий, описание которых он найдет в его истории» (16, 449).
Это фрагмент из сочинения «Состояние просвещения», в заголовке которого имеется само слово «просвещение». Правда, здесь оно носит характер обычного названия, а не термина, предназначенного для обозначения определенной эпохи в истории европейской культуры. Лишь значительно позднее привилось его употребление для объяснения того круга идей в области культуры, который исторически связан с определенным периодом развития Польши. Во Франции эквивалентом термина «просвещение» является Siecle des Lymieres, в Англии — enlightenment, в Германии — Aufklarung. В словаре Коллонтая «просвещение» было просто одной из основных категорий его размышлений о человеке и обществе; здесь оно приобретает значение символа благодаря тому обстоятельству, что позже стало наименованием целой эпохи. «Просвещение» Коллонтай понимает очень широко. Возможно, эквивалентом этого термина, по содержанию наиболее близким его пониманию, является «умственная культура», которую следует истолковывать как систему частных и общественных учреждений (школы, центры научных исследований, библиотеки, издательства, музейно-архивные хранилища, религиозные институты и т. п.), как язык и литературу, искусство, нравы и обычаи, распространение и уровень использования научного знания в индивидуальной и общественной жизни. При этом «просвещение» было, конечно, понятием однозначно позитивным, оно отрицало «ошибку», «предрассудок» и т. п. Отсюда понятно, что эта категория не только служила для описания культуры, но и прежде всего использовалась для характеристики программы желаемого направления развития культуры. Кризисный характер эпохи переживался как переход от невежества и господствующего повсюду «мнения» к обществу «просвещенному», руководствующемуся научным знанием в коллективной и индивидуальной жизни. В этом проявлялись ощущение конца эпохи бессознательного и темного наследия в истории человечества и вера в начало новой эпохи и света. Отсюда «просвещение» у Коллонтая означает также «прогресс света», широкую популяризацию знания, которое призвано было стать главным инструментом улучшения и обогащения жизни как в материальном, так и в моральном порядке.
Принципиальной составной частью просвещения, по Коллонтаю, является поэтому наука как необходимое живительное начало в общественной жизни.
Итак, умственная культура, наука и просвещение должны были бы принадлежать к основным факторам, детерминирующим развитие общества; в их развитии или упадке следовало бы видеть причины развития или упадка государства и народов. Эта полная просветительского пафоса благородная вера в преобразующую мощь науки и просвещения нашла выражение в творениях Коллонтая. Именно она в значительной степени оказала решающее влияние также на его участие в борьбе за преобразование всей системы образования в стране вплоть до главных школ — Краковского и Виленского университетов. Его участие в этой борьбе символично: Коллонтай начинает свою общественную деятельность с реформы Краковской академии, и последние годы его жизни также посвящены организации Кременецкого лицея и вторичной реформе Главной краковской школы. Это выразительное сочетание событий проливает свет на коллонтаевское понимание роли и значения науки в общественной жизни. Чему же, по его мнению, наука и просвещение должны были служить и какие проблемы решать?
