Лин фон Паль - Проклятие Лермонтова
Об этом периоде жизни Лермонтов рассказывал устами своего героя Саши Арбенина: «Саша был преизбалованный, пресвоевольный ребенок. Он семи лет умел уже прикрикнуть на непослушного лакея. Приняв гордый вид, он умел с презреньем улыбнуться на низкую лесть толстой ключницы. Между тем природная всем склонность к разрушению развивалась в нем необыкновенно. В саду он то и дело ломал кусты и срывал лучшие <цветы>, усыпая ими дорожки. Он с истинным удовольствием давил несчастную муху и радовался, когда брошенный им камень сбивал с ног бедную курицу. Бог знает какое направление принял бы его характер, если б не пришла на помощь корь, болезнь, опасная в его возрасте. Его спасли от смерти, но тяжелый недуг оставил его в совершенном расслаблении: он не мог ходить, не мог приподнять ложки. Целые три года оставался он в самом жалком положении; и если б он не получил от природы железного телосложения, то, верно бы, отправился на тот свет. Болезнь эта имела важные следствия и странное влияние на ум и характер Саши: он выучился думать. Лишенный возможности развлекаться обыкновенными забавами детей, он начал искать их в самом себе. Воображение стало для него новой игрушкой. Недаром учат детей, что с огнем играть не до́лжно. Но увы! никто и не подозревал в Саше этого скрытого огня, а между тем он обхватил всё существо бедного ребенка. В продолжение мучительных бессонниц, задыхаясь между горячих подушек, он уже привыкал побеждать страданья тела, увлекаясь грезами души. Он воображал себя волжским разбойником среди синих и студеных волн, в тени дремучих лесов, в шуме битв, в ночных наездах, при звуке песен, под свистом волжской бури. Вероятно, что раннее развитие умственных способностей немало помешало его выздоровлению».
Биографы Лермонтова по-разному трактуют это признание автора устами своего героя. Добавив в «медкарту» Михаила Юрьевича к неизвестному недугу еще и тяжелую форму кори, они больше интересуются проявлениями «дурного» характера, которым поэт, оказывается, обладал с детства. И получается у них малолетнее злобное существо, «чистый демон», систематически побивающий камнями кур и злодействующий над мухами, как потом будет злодействовать над людьми, доводя их до слез и исступления. То есть из обычного детского баловства (а Миша Лермонтов рос балованным ребенком, баричем, к нему из-за болезней воспитательные меры в виде розги не применялись) выводится скверный характер, доставшийся, очевидно, от Юрия Петровича (страшного и худого человека, по Сперанскому). Упоминания же лермонтовского Арбенина о дворовых девушках, которые ласкали его в детстве и сказывали сказы о волжских разбойниках, и вовсе превращаются в чудовищную глупость вроде крепостного гарема, созданного для любимого Мишеньки по воле Елизаветы Алексеевны. И портрет рисуется соответствующий: избалованный, злобный, развратный барчук, тарханский демон.
На самом же деле все проще: Мишель был живым и очень впечатлительным ребенком и, конечно же, привык, что все его желания исполняют и все ему подчиняются. Ведь в первые годы жизни его окружали лишь крестьянские дети, и бабушка, как только он достаточно окреп, чтобы резвиться, собрала из этих ребятишек «потешное войско», велела построить «укрепления», которые ее Мишель мог бы брать. Само собой, в этих играх мальчик был командиром, а остальные обязаны были ему подчиняться. Ведь и эти дети были «вещами» Елизаветы Алексеевны, а не свободными людьми. Ее Мишелю нужно учиться властвовать – он и властвовал. Все шло по плану, когда свалилась эта новая напасть – корь. А потом – долгое, трудное выздоровление.
«О, южные горы…» Первая любовь. Предчувствие смерти
После болезни внук на несколько лет оказался прикованным к постели. Он словно бы снова вернулся в тот младенческий возраст, когда не мог ходить. Теперь ноги тоже плохо его держали: сказалось долгое лежание, развилась мышечная слабость. Француз Капэ, по совету бабушки, стал обучать Мишеля верховой езде, и внук скоро в этом преуспел. Преуспел он и в фехтовании, уроки коего тоже давал Капэ. Но, как поняла бабушка, в Тарханах она Мишеля на ноги не поставит. Елизавета Алексеевна терпеливо дожидалась момента, когда мальчик немного окрепнет, чтобы снова отвезти его на Кавказ. Если в первый раз воды чудесно его исцелили, то и теперь вернут силу его мышцам. Мишелю было уже десять лет, и эту поездку он запомнил навсегда. Более того, по этим детским впечатлениям он строил потом практически все свои воображаемые миры: Испания, Италия, Шотландия его ранних стихов – на самом деле все это Кавказ.
В 1825 году по весне Елизавета Алексеевна отправилась в Шелкозаводскую с Мишелем, его бонной Христиной Ремер, гувернером Жаном Капэ, доктором Ансельмом Леви, Мишей Пожогиным-Отрашкевичем (ровесником внука и родственником со стороны отца) и крепостными слугами из Тархан. С ними же – как говорили тогда, «поездом» – ехали и три дочери брата Алексея Алексеевича, кузины Мишеля.
Брать ванны решили на Горячих и Кислых Водах, то есть в Пятигорске и Кисловодске, где у Хастатовых имелись собственные дома. Это были турлучные (глинобитные на каркасе из жердей) постройки с камышовыми крышами, довольно неприглядные на вид, зато – вблизи целебных источников. Лечение шло хорошо. Мишель заметно окреп, загорел под южным солнцем, прогулки по окрестностям вернули силу его ногам. А пребывание в горной стране пробудило и воспоминания от прошлых поездок, так что теперь он вполне мог считать Кавказ своей родиной наряду с Тарханами и Москвой. Даже в большей степени родиной, чем Тарханы, и по вполне понятной причине: Кавказ на впечатлительного мальчика производил гораздо большее впечатления, чем природа Пензенской губернии. Рассказы о набегах горцев и кровавых сражениях тоже не могли не вызывать острого интереса. Ведь его двоюродная бабка жила в постоянной опасности от набегов, и он гостил у нее в Шелкозаводской.
Развалины на берегу Арагвы в Грузии
М. Ю. Лермонтов (1837)
Здесь все как-то сошлось – природа, история, нравы людей, и родство с этим миром он не мог не ощущать. Впрочем, и всякий поэт, приезжающий на Кавказ, оказывается в зоне притяжения Кавказа и любит его всей душой. Поэтом Мишель тогда еще не был, но перепады высот, темные ущелья, скалы, далекие снежные вершины, узкие дороги над пропастями, яркое бархатное небо, огромные звезды – все это не могло не оставить следа в его душе. Потому что душа у этого мальчика, еще не сочинявшего стихов, была душой поэта. Кавказ – лучшее, что могла подарить ему судьба, и худшее в то же время – потому что, поместив его счастливым летом 1825 года в район Пятигорска, она туда же отправила его и летом 1841 года – на погибель.
