Абрам Лурье - Гарибальди
ПРИГОВОРЕН К СМЕРТНОЙ КАЗНИ
Возвратившись из плавания, Гарибальди в том же 1833 году отыскал Мадзини в Марселе и при посредстве некоего Кови познакомился с ним.
Это была встреча двух выдающихся людей. Бронзовый моряк с мужественным лицом, обрамленным ниспадающими на плечи золотыми кудрями, горячо пожимал руку бледному, хрупкому интеллигенту, черные большие глаза которого светились то несокрушимой энергией, то необыкновенно мягко и ласково.
С волнением глядя на человека с одухотворенными глазами, Гарибальди думал: «Так вот он каков, этот Мадзини, учитель и вождь, обещающий освободить народ от тирании!» И Гарибальди сказал просто:
— Я готов, брат! Скажите мне — где, когда и как?
С неописуемым восторгом узнал Гарибальди в сентябре 1833 года, что Мадзини согласился привлечь его к участию в предстоящем восстании. Отныне Гарибальди получил партийную кличку «Борель». Вскоре его посвятили в подробности очередного заговора мадзинистов: политические эмигранты организовали за границей экспедиционный корпус, который должен был в октябре вторгнуться из Савойи и Женевы в Пьемонт и произвести там переворот. Во главе корпуса стоял генуэзский генерал Раморино, прославившийся участием в польском восстании. Гарибальди, как опытному моряку, поручили готовить восстание в королевском флоте. С этой целью он поступил простым матросом на корабль «Эвридика» 27 января 1834 года.
Гарибальди с нетерпением ожидал сигнала к восстанию, но, по неизвестной для него причине, оно все время откладывалось. Как он узнал впоследствии, виной всему был сам генерал Раморино: не веря в успех экспедиции, он намеренно оттягивал ее.
3 февраля 1834 года Гарибальди перешел на фрегат «Де Женей», стоявший в Генуэзском порту. Он надеялся, что на этом фрегате, где служило много его приятелей, легче всего будет поднять восстание.
Наконец условный сигнал получен! Вечером 4 февраля заговорщики должны собраться на площади Сарцана, атаковать казарму и овладеть всей Генуей. Одновременно моряки должны захватить корабли.
Не желая подводить товарищей, Гарибальди решил съездить на берег — лично проверить все на месте. Добравшись до площади Сарцана, он стал там прогуливаться. К его изумлению, заговорщики не показывались. Он прождал около двух часов; уже стемнело. Сжимая в карманах рукоятки двух пистолетов, Гарибальди нетерпеливо вглядывался в одиноких прохожих, торопливо пересекавших площадь. Наконец он случайно увидел одного из знакомых и узнал от него, что в городе идут аресты, что к площади стягиваются войска, что савойская экспедиция сорвалась, а Раморино распустил свой отряд… Все еще не веря, в сильном волнении Гарибальди продолжал бродить по площади. У мальчика, продававшего газеты, он купил свежий номер «Гадзетта ди Дженова». Вот что он прочел: «Правительство его величества давно уже знало о подготовке революционерами восстания в Савойе. Это восстание было организовано изгнанниками-итальянцами при содействии польских эмигрантов, живущих в Бернском кантоне. Было известно, что в кантонах Во и Женевском есть склад с несколькими тысячами ружей… В условленный день поляки уже находились на швейцарском берегу Женевского озера. Однако их товарищи, узнав об энергичных мероприятиях савойского губернатора, не только отказались сами выехать, но и не дали полякам оружия из склада и помешали им отплыть на зафрахтованных судах. Тогда поляки двинулись в Нион… и причалили к женевскому берегу в двух милях от границы Савойи (возле Бельрив). 1 февраля эта шайка, состоящая из 300 человек, была разоружена и арестована…»
Итак, все кончено! Оглянувшись, Гарибальди заметил вдали патрули солдат и понял: еще немного — и он погиб! Он бросился в первую попавшуюся фруктовую лавку. Продавщица, которой он чистосердечно рассказал все, обещала ему помочь. («В те дни и много лет спустя, — замечает по этому поводу Джесси Марио, друг и биограф Гарибальди, — ни разу не случалось, чтоб генуэзец, а тем более генуэзская женщина отказали в защите и помощи патриоту, преследуемому королевскими войсками».) Она спрятала его в своей каморке, а когда наступила ночь, принесла ему крестьянское платье. Гарибальди очутился на большой дороге. Куда идти? Ориентировавшись, он решительно двинулся по направлению к родной Ницце. Гарибальди шел напрямик, по садам и оврагам, перелезая через колючие изгороди и перепрыгивая через канавы. «К счастью, — шутливо замечает он в «Мемуарах», — я привык к таким упражнениям. После часа гимнастики я миновал, наконец, последний сад и перебрался через последнюю стену, преграждавшую мне путь». Затем он стал взбираться на горы Сестри. Днем он спал, ночью шел. Через десять суток Гарибальди очутился в Ницце. Оборванный, измученный, почти неузнаваемый, явился он к своим родителям.
Гарибальди горячо любил и уважал свою мать. Роза Раймонди была красивая женщина, простая в обращении, с приветливыми и скромными манерами. В отличие от многих женщин своего времени она получила некоторое образование, много читала и была в курсе политических событий. Ее сильно тревожила рано обнаружившаяся у Джузеппе склонность к мореплаванию. Время было неспокойное (наполеоновские войны). Желая спасти сына от всевозможных опасностей, мать наметила для него более мирную карьеру, и муж с ней согласился. «Если мой отец, — говорил Гарибальди, — не дал мне более разностороннего воспитания, если он не обучил меня гимнастике, фехтованию и прочим физическим упражнениям, то виной этому было то, что тогда предпочитали делать из молодых людей монахов и юристов, чем достойных граждан, способных служить своей угнетенной стране…»
Отец Гарибальди — «падрон Доменико», как обычно называли его портовые моряки, был добродушным и недалеким человеком, по развитию стоявшим много ниже жены[11]. Все его помыслы ограничивались корабельной службой и семьей. Специального образования он не получил и научился морскому делу на отцовских судах. Оставшись сиротой, он продолжал работу отца: снаряжал небольшие суда и сам ходил на них между портами Средиземного моря. В дальние плавания из-за недостатка знаний, а может быть, и смелости, он не решался отправляться. Всю жизнь он оставался скромным каботажным капитаном, предпочитая небольшие рейсы и свою уютную тартану «Санта Репарата».
Легко представить ужас и гнев капитана Доменико, когда он узнал об участии сына в антиправительственном восстании. В сильной ярости он стал бранить и упрекать Джузеппе. Мать рыдала и на коленях умоляла сына «явиться с повинной к начальству»: она надеялась, что этим он спасет свою голову. С горечью слушал Гарибальди родителей, которые не понимали воодушевлявших его великих порывов. Он вышел в сад, где протекло его детство, и, усевшись на скамью, глубоко задумался.
