Абрам Лурье - Гарибальди
«Политику Мадзини я считаю в корне ложной, — писал в 1851 году Маркс. — …Он забывает, что ему следовало бы обратиться к крестьянам, к угнетаемой в течение столетий части Италии, и, забывая об этом, он подготовляет новую опору для контрреволюции. Г-н Мадзини знает только города с их либеральным дворянством и их «просвещенными гражданами». Материальные потребности итальянского сельского населения, из которого выжаты все соки и которое так же, как и ирландское, систематически доводилось до полного истощения и отупения, конечно, слишком низменны для парящих в поднебесье фраз его космополитически-неокатолически-идеологических манифестов. Но, несомненно, нужно много мужества, чтобы заявить буржуазии и дворянству, что первый шаг к независимости Италии состоит в полном освобождении крестьян и в превращении испольной системы аренды в свободную буржуазную собственность»[8].
Маркс и Энгельс высмеивали также религиозную окраску учения Мадзини: «Папские буллы имеют чисто религиозное содержание, как и манифесты Мадзини. Они проповедуют религию, они апеллируют к вере, их лозунгом служит Dio ed il popolo, бог и народ»[9]. Они беспощадно вскрывали реакционное содержание нападок Мадзини на социализм.
В то же время Маркс и Энгельс приветствовали те, правда очень редкие, моменты, когда мировоззрение Мадзини приобретало «значительную широту взглядов», когда он обращал внимание на «социальную действительность, на интересы различных классов, на экспорт и импорт товаров, на цены предметов первой необходимости, на квартирную плату и тому подобные вульгарные вещи…»[10].
Бесформенность и неустойчивость политических взглядов Мадзини проявлялись в попытках привлечь к делу объединения Италии то пьемонтского короля, то даже папу. В 1831 году, когда престол сардинского королевства занял Карл Альберт, Мадзини обратился к этому «королю-либералу», уже прославившемуся в пьемонтском движении своим предательством, с письмом, призывавшим Карла Альберта вспомнить о прежнем своем «народолюбии» и возглавить национально-освободительную борьбу. Позже Мадзини обращался с такими же письмами к Виктору Эммануилу и к папе римскому.
В ответ на письмо Мадзини Карл Альберт заочно приговорил всех мадзинистов к пожизненному заключению. Многих ему удалось бросить в тюрьму, а некоторых этот «король-либерал» казнил. Бывший карбонарий Карл Альберт ввел в Пьемонте военные суды. «Молодому королю захотелось отведать крови», — говорил народ; и кровь действительно текла рекой.
Несмотря на жесточайший террор, партия мадзинистов уже в самом начале тридцатых годов проявляла большую активность, организуя восстания в ряде пунктов Италии. Все эти выступления носили узкий характер заговоров. Наиболее крупным являлось восстание в Генуе, организованное верными учениками Мадзини — братьями Руффини. Но и это восстание было потоплено в крови. Многие его руководители погибли; Якопо Руффини, боясь, что во время пыток выдаст сообщников, перерезал себе в тюрьме горло. Адвоката Вокьери нарочно повели на казнь по улице, где жили его мать и сестры. Генерал Галатери, молодецки усевшись верхом на пушке, с улыбкой любовался зрелищем его казни. Вокьери перед смертью плюнул в лицо этому мерзавцу.
Республиканская партия мадзинистов складывалась в период, когда капитализм делал в Италии первые успехи. Постепенно из городских ремесленников и малоземельного крестьянства начинали формироваться первые кадры промышленного пролетариата. Тем не менее остатки феодальных порядков внутри страны, усугубляемые экономическим гнетом иноземных завоевателей, не давали молодому итальянскому капитализму как следует расправить крылья. Таможенные барьеры преграждали в разных местах торговые пути полуострова. Чрезмерные феодальные налоги и всевозможные регламентации продолжали урезывать прибыли фабрикантов и купцов. В ряде случаев вмешательство отдельных монархов и их приспешников в хозяйственную жизнь носило характер разрушительного самодурства. Так, например, сообщение между Венецианской областью и Ломбардией шло по единственной судоходной итальянской реке По. Но герцог Моденский ставил столько препятствий и ограничений в пользовании этой рекой, что оказалось более выгодным перевозить товары сушей. Еще более тяжело ощущала итальянская промышленность и торговля гнет разного рода иноземных монополий и привилегий. Ввоз французских и австрийских товаров значительно превышал вывоз итальянской продукции. Так, Ломбардо-Венецианская область, подчиненная австрийцам, ввозила на 125 миллионов франков, а вывозила только на 100 миллионов. Папские владения ввозили французских товаров на 92 миллиона, вывозили же только на 31 миллион.
Та же картина наблюдалась и в Пьемонте.
Недовольство итальянской буржуазии этим положением возрастало. Несколько позднее, чем партия мадзинистов, начала оформляться в Северной Италии (в конце тридцатых годов) вторая партия итальянского национально-освободительного движения — умеренно-либеральная. Она отражала интересы обуржуазившихся помещиков и крупной торгово-промышленной буржуазии. В противоположность республиканскому идеалу мадзинистов «умеренные» выдвигали лозунги конституционной монархии. Они боялись революции народных низов и всячески ей препятствовали. Впоследствии (в сороковых годах) это движение получило название «Risorgimento Italiano («Итальянское Возрождение»); вождем его стал граф Кавур, будущий глава пьемонтского правительства. Идеологи «Risorgimento» — Бальбо (в книге «Надежды Италии») и д'Азелио — предлагали «мирные» реформы сверху и ратовали за объединение Италии под властью пьемонтского короля Виктора Эммануила. Джоберти выдвигал в качестве главы федеративной Италии папу римского. Таким образом, уже в тот период, когда буржуазно-демократическая республиканская партия мадзинистов переживала расцвет своей заговорщицкой деятельности, формировалась другая буржуазная партия, которая, пользуясь ошибками и слабостью «Молодой Италии», стала впоследствии добиваться объединения страны «сверху» на основе компромисса как с итальянскими монархами, так и с великими державами Европы.
Такова была обстановка в Италии к тому моменту, когда Гарибальди пережил свою встречу в Таганроге с мадзинистом Кунео. Он сразу решил, что его место в рядах «Молодой Италии», и стал энергично искать встречи с властителем дум итальянской молодежи — Мадзини.
ПРИГОВОРЕН К СМЕРТНОЙ КАЗНИ
Возвратившись из плавания, Гарибальди в том же 1833 году отыскал Мадзини в Марселе и при посредстве некоего Кови познакомился с ним.
