Анна Тимофеева-Егорова - Держись, сестренка!
— Некогда, я же учусь в летной школе нашего аэроклуба.
— И уже летала? — спросили шахтеры в один голос.
— Конечно, — слукавила я, покраснела и, нацепив на руку ведро, пошагала к себе на участок.
— Что у вас, Егорова, с руками? Почему несете ведро с цементом на бедре, а не в руке? — спросил идущий навстречу начальник смены.
— Мне так удобно, — ответила я и прибавила шагу. В начале смены бригадир не допускал меня до работы, но я убедила его, что хоть немного, но буду помогать бригаде в выполнении плана, и осталась.
К концу второй пятидневки руки мои поджили, и я тут же отправилась в аэроклуб. На аэродром теперь надо было ездить каждый день. И вот, отработав смену в шахте, собираемся, как на праздник, — на свидание с небом!
В вагоне по дороге на Малые Вяземы шумно, весело. Поем песни. Запевает красивая белокурая девушка в синем вельветовом платье с красными пуговицами. На шее у нее шелковая косынка под цвет глаз — голубая.
— Кто это?-спрашиваю Аню Полеву, тоже учлета аэроклуба.
— Таня Федорова, разве не знаешь? Бригадир бетонщиц, а теперь чеканщиц. Она еще в прошлом году окончила аэроклуб — с парашютом прыгает. У нее уже больше тридцати прыжков!..
Незаметно пролетает полтора часа — вот уже и к аэродрому идем пешком. За неделю, что здесь но были, позеленели лужайки. Вдоль ручья и тропинки к аэродрому сплошные заросли орешника и ольхи с золотыми сережками. А кое-где уже и черемуха расцвела. Виктор Кутов сбегает с тропинки и лезет в кусты — первые мне цветы. Я еще сержусь на него, но подарок, однако, принимаю.
А сержусь я на Виктора вот за что. Когда был призыв Хетагуровой к девушкам, чтобы ехать на Дальний Восток, я горячо откликнулась и принялась увольняться с работы. Перестала даже посещать занятия в аэроклубе. Отдел кадров увольнять никого не торопился и отослал меня в шахтком к председателю Шабовте — старому коммунисту, очень уважаемому па шахте человеку. Мы его не просто уважали, а любили и шли к нему со всеми радостями и горестями, как к отцу.
Когда я подала ему заявление об увольнении, он надел очки, прочитал, потом посидел молча, подумал, посмотрел на меня внимательно и долго и сказал:
— Я не видел твоего заявления, уходи… А вечером приехали «делегаты» из аэроклуба — Кутов в Тугуши.
— Почему не посещаешь занятия?
— Уезжаю на Дальний Восток, — сказала я.
— А почему? — спросил Тугуши. — Ведь и наша стройка комсомольская и не менее важная, чем Дальний Восток.
— Замуж, может, захотела выйти? Так зачем так далеко ехать? Выходи за меня, — горячился Виктор.
Я стала говорить, как на уроке политграмоты, что это патриотический призыв, что еду я по зову партии и по велению сердца.
— А почему только девушек призывают? Вам что, проще и легче осваивать тайгу, чем парням?
В душе я соглашалась с ребятами, но упрямо доказывала «делегатам» обратное.
Тем не менее на второй же день заявление об увольнении порвала и вечером пошла на занятия в аэроклуб.
И вот в руках черемуха от Виктора. Отламываю малюсенький лепесточек и начинаю гадать: вместо обычного «любит — не любит», шепчу про себя: «Полечу — не полечу…» Выходит «полечу», и, радуясь, я бегу легко и свободно навстречу своему будущему…
В первое воскресенье июня инструктор Мироевский выполнил со мной два полета по кругу и представил начлету Лебедеву на проверку.
«Неужели выпустят самостоятельно?» — мелькнула дерзкая, волнующая мысль. Впрочем, тут же я устыдилась ее:
«И как на ум пришло такое? Ведь еще ни один учлет не летает самостоятельно…»
А тем временем к самолету уже направляется сам начлет аэроклуба, на ходу застегивая шлем, натягивая кожаные перчатки.
«Что-то будет!..»-думаю, а Лебедев уже усаживается в первую кабину.
— Произведите полет по кругу. Высота триста метров, посадка у «Т» на три точки, в ограничители, — слышу его голос через переговорный аппарат.
Повторяю задание и запрашиваю разрешение выруливать.
— Выруливайте и взлетайте! — Начлет демонстративно положил руки на борта кабины, тем самым показывая, что все я должна теперь делать сама, а он здесь человек почти посторонний и в управление не вмешивается.
Ну что ж, сама так сама. Я ведь давно управляю машиной, просто присутствие инструктора как-то успокаивает:
все-таки знаешь: случись что — непременно поможет.
Плавно увеличиваю обороты мотора и взлетаю. Делаю все так, как учили. Вот уже и последняя прямая «коробочки»– самая ответственная. Планирую. Определяю высоту выравнивания. Чуть заметным движением беру ручку на себя, и самолет приземляется на три точки возле посадочного «Т».
— Заруливайте! — слышу команду начлета. Когда самолет остановился, Лебедев приказал мне оставаться в кабине, а сам направился к Мироевскому. Что-то сказал ему, и тогда инструктор криЕ(нул, чтобы во вторую кабину положили мешок с песком. Делалось это для сохранения центровки самолета, когда вылетал один человек — без пассажира. Так оно и оказалось. Инструктор, заглянув ко мне в кабину, сказал:
— Полетишь самостоятельно. Делай все так, как сейчас с начлетом.
Вот когда у меня пересохло во рту и вспотели ладошки! Мне хотелось поблагодарить инструктора за то, что научил летать, что выпускает в группе первой, хотелось найти много добрых и хороших слов, но, так ничего и не сказав, только шмыгнув носом, я стала натягивать па глаза летные очки раньше времени, уже но обращая внимания па то, как техник самолета пристраивал к сиденью мешок с песком.
Как сейчас, помню последние напутственные слова инструктора:
— Егорова, не волнуйся.
Он проводил меня до линии исполнительного старта, держась за дужку левого крыла. Взял у стартера флажки и, подняв белый флажок вверх, посмотрел на мепя.
Старт дан. Я взлетаю на выбранный заранее ориентир, стараясь не отклониться в сторону и выдержать самолет над землей до положенной скорости. Набрав 300 метров высоты и убедившись, что все идет хорошо, заглядываю в первую кабину: никого! лечу одна!..
Нет предела моей радости! Я начинаю печь, потом что-то кричу, наконец, сняв ноги с педалей, пытаюсь выбросить какие-то коленца и не замечаю, как приблизилась уже к четвертому развороту.
Стараюсь, очень стараюсь посадить машину как можно точнее. Мне это удается: сажусь у самого «Т» на три точки. Встречает самолет наш старшина Хатунцев. Одной рукой он ухватился за крыло, а другую держит поднятой вверх с оттопыренным большим пальцем. Я в отместку за то, что часто заставляет мыть хвост самолета, показываю ему язык и прибавляю обороты мотора. Самолет рулит быстрее, Ваня бежит во весь дух, сопровождая меня. И так радостно мне в эти минуты, так ликует душа, что кажется, нет в мире человека счастливее меня…
