Францеско Д'Адамо - История Икбала
— За работу! — прорычал он.
Мы вернулись к своим станкам. Начали работать. Все одновременно. Одинаковые движения. Одинаковый гул.
Туф, туф, туф.
Хуссейн молча стоял сзади. Мы чувствовали, как его глаза буравят наши спины.
Праздник закончился.
Туф, туф.
Али, который сидел справа, решился повернуться ко мне на долю секунды. Одними губами он задал бесшумный вопрос: «Зачем он это сделал?»
Я коротко мотнула головой: «Не знаю».
Пока его тащили по камням двора, за секунду до того, как исчезнуть в темноте лестничного проема, ведущего вниз к Склепу, Икбал обернулся и посмотрел на меня. Именно на меня, я уверена. Его взгляд был пронзительным, он явно пытался мне что-то сообщить. Может быть, он хотел, чтобы я поняла, зачем он разрезал ковер, почему восстал против хозяина таким безумным способом.
Я не была уверена, что поняла его. Но одно я увидела точно: Икбалу было очень страшно, как и всем нам.
Но все-таки он это сделал.
7
Склеп был старой цистерной, спрятанной во дворе глубоко под землей. Сверху в цистерне был люк с решеткой, за решеткой виднелись мокрые скользкие ступени лестницы, ведущей наружу. Как уверяли те, кто побывал в Склепе, в него практически не проникал свет. Разве что в середине дня редким солнечным лучам с трудом удавалось просочиться сквозь дыры и щели в ржавой двери, выходившей на двор. И еще там почти не было воздуха.
— Дышать практически нечем, — рассказывал Салман, побывавший в Склепе за пару месяцев до того: он случайно разбил эмалированный кувшин в желто-синий цветочек, в котором хозяйка приносила нам воды по утрам. — Чувствуешь, что вот-вот задохнешься, и это сводит тебя с ума. Когда воздух заканчивается, кажется, будто кто-то схватил тебя за горло и крепко сжал. А еще темнота. Когда долго сидишь в темноте, начинаешь видеть разные странные узоры и даже цвета, но это не помогает, от этого, наоборот, еще страшнее. Я слышал, кто-то вообще там с ума сошел.
— И еще в Склепе пауков полно, — сказал другой мальчик. Он был родом из гор, поэтому говорил немного странно. — Вот таких огромных. — Он показал ладонь. — И скорпионов. Скорпионы страшные. Они щиплются и кусаются, и еще у них яд. И змеи еще.
— Змей там нет, — презрительно бросил Салман, — там и воды-то нет.
— Нет, есть змеи, — заспорил горный мальчик, — я их видел.
— Ты никогда в Склепе не сидел, — шикнул на него Салман, — так что помолчи лучше.
Никто из нас не спал той ночью, несмотря на усталость и голод, ведь хозяин заставил нас работать на час дольше — после заката — и лишил ужина. Иностранцы приехали, нагрузили коврами свои машины и, едва взглянув на нас, уехали восвояси. Хуссейн-хан, должно быть, хорошо заработал в тот день. Обычно после приезда заграничных клиентов они с хозяйкой устраивали праздник до поздней ночи: в доме играло радио и еще другой инструмент, который назывался граммофон, как объяснил нам Карим. Но это была не обычная музыка, которая играла на базаре. Она была какая-то странная, очень шумная, а слов совсем не понять.
— Иностранная, — говорил Карим с видом знатока, — такую издалека привозят.
На этот раз в доме у хозяев было темно и угрожающе тихо.
— Вы мне заплатите, — сказал Хуссейн, перед тем как отправиться спать, — вы все мне заплатите за то, что устроил ваш дружок. Потому что вы были с ним заодно, я уверен.
Несколько ребят испугались так, что начали было оправдываться и мямлить, что они здесь ни при чем. Но их тут же кто-то ущипнул, чтобы замолчали. На этот раз все были на стороне Икбала.
— Такая жара, — прошептала я, — как же он выдержит?
— Там, наверное, как у печи для обжига кирпичей, — пробормотал Салман, — а то и хуже. Я не знаю никого, кого сажали в Склеп в разгар лета. А вы знаете?
Все отрицательно помотали головой. Солнце в тот день жарило безжалостно, мы потели круглосуточно, даже ночью, и головы у нас горели, как при сильном жаре.
— Никто не может выйти живым из Склепа в разгар лета, — раздался в темноте чей-то голос.
«Замолчите!» — хотелось крикнуть мне. Мария и Али рядом со мной дрожали от страха.
— Может, — сказал Карим своим низким, почти взрослым голосом. — Я видел одного, кто попал в Склеп как раз летом. Хуссейн продержал его там пять дней. Это было много лет назад, я был тогда совсем маленьким, но я хорошо запомнил. Этот парень был старше меня. Не знаю, откуда он был родом. Помню, у него не было уха — свирепый, как бродячий пес, мы его даже побаивались.
— А что он натворил? — спросили мы.
— Отказался работать, вот что. Тогда Хуссейн его выпорол. И как выпорол, надо было видеть. А тот ни звука не проронил, как покорный пес.
— А потом?
— Продолжал отказываться от работы. И когда Хуссейн снова подошел к нему с плеткой, тот его укусил. Схватил зубами за руку и не отпускал. Собака и есть. — Карим сплюнул.
— И тогда хозяин посадил его в Склеп?
— На целых пять дней.
— И он вышел?
— Вышел. Вернее, его вынесли на руках, как мертвого. Но он не умер. Кожа у него вся облезла от жары. Он неделю провалялся на своей подстилке, мы протирали ему лицо мокрой тряпкой. А потом поднялся и сел за работу. Вот я и говорю: стоило так мучиться? Но я вам скажу, он был уже не тот: все еще похож на пса, но теперь — на поджавшего хвост.
— Икбал таким не станет, — крикнула я.
— Он тоже сдастся, — ответил Карим, — ты что думаешь? Не такой уж он особенный. Да он, похоже, у всех прежних хозяев выступал — я слышал, Хуссейн говорил. Поэтому его и продавали, хоть он такой мастер. Но Хуссейн-то знает, что с ним делать.
— Икбал не сдастся, — снова повторила я, — и мы должны ему помочь.
— Помочь? — пробурчал Карим. — Пока что мы по его вине остались без ужина.
— Ты бы лучше помолчал про ужин! Ты-то свой получил, — осадил его Салман. — У меня здесь припасен кусок хлеба.
— А у меня есть вода, — сказала я. — Пошли?
— Вы с ума сошли! — закричал Карим. — Я вам запрещаю… Если хозяин увидит, он такое устроит…
— Заткнись! — шикнул Салман.
Мы на цыпочках прокрались к двери мастерской. Каждую ночь Хуссейн запирал ее на ключ в три оборота. По мне, совершенно бессмысленно: куда мы могли убежать? Но только теперь мы не знали, как выйти.
— У него есть ключ, — сказал Салман, показывая на Карима. — Открывай, пошевеливайся.
— Забудь об этом!
— Давай так: ты открываешь и идешь с нами. Если хозяин тебя увидит, скажешь, что мы пытались убежать, а ты хотел нас поймать. Лучше соглашайся, не то…
Надо сказать, что Карим хоть был и старше всех, но был совсем худым, можно сказать хилым, и особой смелостью не отличался. А Салман был крепким, как бычок, и все его боялись.
