Францеско Д'Адамо - История Икбала
— Еще чего, каждую ночь, — сказал Карим, — я не собираюсь так рисковать.
— Спасибо, — просипел Икбал. Голос у него скрипел, как заржавевший.
Само собой, мы приходили каждую ночь.
8
Икбал вышел из Склепа три дня спустя. Он шел через двор еле держась на ногах, ослепленный ярким солнечным светом, его руки были все в мозолях и укусах насекомых — и нам всем стало его очень жалко, но в то же время мы почувствовали гордость за него. Нам хотелось кричать, хлопать в ладоши, прыгать, но Хуссейн свирепо на нас зыркнул, и мы так и остались молчать. Хозяин дал Икбалу отдохнуть сутки, и мы тоже сдерживали любопытство и не приставали к нему с расспросами. Мы по очереди дежурили у его постели, прикладывали к ранам губку, смоченную холодной водой, — как же здорово было видеть, что благодаря этим дежурствам, еде, питью, а также апельсинам, которые Али воровал для него в саду, он быстро шел на поправку.
— Брат, — обратился к нему Салман, когда Икбал наконец поднялся на ноги и смог позавтракать с нами, — ты очень смелый. Никому не хватило бы духу сделать что-то подобное. Знал бы ты, как Хуссейн-хан все еще бесится из-за этой истории с ковром. Но все равно ты сглупил. Чего ты всем этим добился? Трех дней в Склепе, вот чего.
— Но ведь вы тоже рисковали, когда по ночам приходили ко мне, — возразил Икбал. — Если бы хозяин вас обнаружил, чего бы вы добились?
— При чем здесь это? — удивился Салман. — Мы это делали для тебя.
— Ну, — сказал Икбал, — я тоже, в каком-то смысле, сделал это для вас, а не для себя.
— Что ты имеешь в виду? — спросила я.
— Я имею в виду, что мы не должны так жить. Нам нужно вернуться домой, а не оставаться здесь рабами, прикованными к станку.
— Я тоже хочу вернуться домой, — сказала я. — Но нам же нельзя.
— Почему нельзя?
— Да потому… потому… — вспылил Салман, — потому что хозяин сильнее нас. Потому что это всегда так было. Потому что до нас никому нет дела.
— Мы найдем того, кому есть до нас дело. Там, снаружи. Ведь кому-то должно быть не все равно.
Мы уставились на него с открытым ртом.
— Там, снаружи? Да что ты задумал?
— Не знаю, — сказал Икбал.
— Ты точно перегрелся там, в Склепе, парень, — сказал Салман, покачав головой. — Здесь всем слишком страшно.
— Это неправда, — улыбнулся Икбал, — тебе не страшно. И Фатиме тоже. И даже Али.
— Я вообще никого не боюсь! — пискнул Али, выглядывая из-за моей юбки.
— Даже Карим боится меньше, чем раньше. Правда?
— Нечего впутывать меня в ваши делишки, — прошипел Карим. — И потом, я-то уж точно ничего не боюсь.
— Даже Хуссейна?
— Я его не боюсь, — гордо заявил Карим. — Я его уважаю. Это совсем другое.
— Ну-ну.
— По-моему, все стали меньше бояться, — сказал Икбал.
— В очередь! В очередь! — загорланил Карим, заметив во дворе огромную тень хозяйки.
Весь следующий месяц все шло как прежде — по крайней мере, нам так казалось. Дни были похожи один на другой, солнце уже не так жарило, а иногда среди ночи сверкала молния, напоминая о том, что скоро начнется сезон дождей. Одного из ребят постарше как-то вечером увел хозяин, и мы его больше не видели. Может, Хуссейн продал его кому-то, кто знает. Мы привыкли к тому, что все время кто-то приходит, а кто-то уходит, и даже не огорчались из-за этого. Или, по крайней мере, не показывали виду.
На освободившееся место привели высоченного и худого паренька с торчащими лопатками, а его ребра пересчитать было легче легкого. Его сразу прозвали Щепкой.
Два дня спустя он поранил руку, Хуссейну пришлось ее забинтовать, и Щепка остался без работы. Хуссейн воздевал руки к небу и причитал, что он так неудачно вложил деньги. Чтобы Щепка не прозябал без дела, его вооружили метлой и заставили убираться в мастерской, мести двор и, если понадобится, хозяйский дом. Он весь день ходил туда-сюда и поднимал больше пыли, чем сметал. А мы передавали через него записочки друг другу.
Потом мы все заболели дизентерией и бегали в закуток за занавеской чаще, чем хотелось бы.
Короче, ничего необычного.
И все же, если подумать, что-то было по-другому, хотя тогда я этого не замечала. Сложно объяснить… словно поменялась атмосфера в мастерской. Мы работали, как прежде. Мы по-прежнему терпели притеснения от Хуссейна. Каждый вечер мы, как всегда, смотрели, как он стирает по одному значку на наших досках и как их остается по-прежнему много, очень много.
Но все-таки… никто не отдавался работе целиком, как раньше. После обеденного перерыва мы возвращались в мастерскую как можно медленнее, бурча и еле волоча ноги. Днем во время бесконечной работы мы все чаще отвлекались, болтали друг с другом или даже хихикали, и крики и угрозы Хуссейн-хана действовали далеко не сразу. Щепка болтался там и сям, поднимая клубы пыли и усиливая общую неразбериху.
Однажды ткацкий станок Мухаммеда, заики с гор, сломался, и, хоть Хуссейн-хан и был убежден в том, что это был самый настоящий саботаж, он не решился засунуть Мухаммеда в Склеп на неделю. В другом станке запутались челноки, и понадобилось несколько часов, чтобы он снова заработал.
Икбал успокоился. Хозяин приказал ему заново начать тот самый ковер, который он уничтожил, и он работал серьезно и внимательно — проворно и умело, словно ничего и не случилось.
Хуссейн-хан все время за ним следил, но старался, чтобы мы этого не замечали. Он с угрюмым видом бродил по мастерской, заложив руки за спину, и то и дело резко оборачивался, чтобы посмотреть на Икбала. Казалось, что Хуссейн нервничает, что это он теперь боится, а не мы. И чем больше становился ковер Икбала, тем более нервным и раздражительным становился хозяин. Но к самому Икбалу он ни разу не обратился, ни словом его не попрекнул.
В общем, все было как-то необычно.
— Хуссейн боится, что я снова уничтожу ковер, — объяснил нам Икбал. — Он тогда потеряет много денег.
— Но ты ведь не сделаешь такой глупости, правда? — спросила я с тревогой.
— И в мыслях нет, — уверил он меня.
Теперь наши ночные собрания стали практически ежедневными. Мы даже не дожидались, когда в доме хозяев погаснет свет: едва Хуссейн защелкивал замок на старой цепи и уходил прочь, мы вставали со своих подстилок и усаживались в круг. С нами усаживался странный парень Щепка и иногда кто-то из других ребят.
— Нам бы сбежать всем сразу, — предлагал Щепка, — представляете, какое лицо будет у Хуссейна! Я его терпеть не могу, он еще хуже, чем мой прежний хозяин. Давайте станем настоящей бандой и захватим грузовики, которые приезжают в город.
