Леонид Рейзер - Неизвестный Харламов
Валерик уже в ЦСКА занимался. Мы приехали в Морозовскую больницу где-то через год, чтобы провериться: он там на учете состоял. Сделали ЭКГ.
Начало хоккейного пути. На открытом катке ЦСКА на Ленинградском проспекте
Четырнадцатилетнему Валере привычно и хорошо в коммунальной квартире
– Все хорошо, все нормально. Сами удивлены. Как это вам удалось? Строго нашим рекомендациям следовали, наверное?
– Да он уже год как хоккеем в ЦСКА занимается.
– Не может быть!
Я как рассуждал: уж лучше тренироваться в ЦСКА под контролем врачей, чем снег жевать и гонять во дворе, где не дозовешься, если что не так. В тринадцать лет таких, как сейчас, нагрузок не было у ребят, да и занимались на воздухе, а не в духоте дворцовой. Повезло нам, чего уж там.
В ЦСКА при приеме не спросили медсправку! Нам-то, если б потребовали, никто ни за какие коврижки ее не выдал бы. С пороком-то сердца! Тогда как отбор производили: понравился ты, приглянулся тренеру – брали в секцию и играй себе. Никаких диспансеризаций. Хотя отбор еще надо было пройти. Желающих было хоть отбавляй. Валерик приглянулся чем? Думаю так, что катанием и смекалкой игровой.
Самым первым тренером был Старовойтов Андрей Васильевич. А потом уже коалиция возникла – Ерфилов Виталий Георгиевич и Тазов Вячеслав Леонидович, вот они несколько лет с сыном проработали. А Кулагин Борис Павлович все и всех отслеживал, присматривался; подозвал меня как-то: «Он (указывает на Валерика) ваш сын? Если будет стараться на тренировках, будет хорошо учиться, вырастет в мастера. В большого мастера – помяните мое слово».
Вот эти слова я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Сыну не говорил про них, но сам поверил Борису Павловичу. И когда тяжело приходилось сыну, а пробивался тот ох как нелегко – не все же верили в него, – я всегда подбадривал себя тем, считайте, обещанием Кулагина, который и специалистом был уважаемым, и человеком, каких мало сыщется.
А как хоккеем занялся серьезно, никаких тебе болячек и простуд. Как рукой сняло! Аппендикс только удаляли.
Ну, это – отдельная история.
Уже чемпионом мира был. Неоднократным. Вернулись они из Швеции. Валера домой приехал, и что-то ему не по себе. Молчал поначалу, а дальше жаловаться стал. Ну, мы скорую помощь вызвали – приехали два амбала, все трубками перевешаны, как пулеметными лентами: «Может, поел жирного. Может, перемена климата…» А я им: «Какой климат, если он из Швеции вернулся? Там так же, как у нас». Что-то они вкололи и укатили. А Валере все хуже и хуже. Хорошо, кто-то догадался позвать друга его Чувакова, соседа по подъезду. Он студентом медицинского был. Вот он – то ли Володей, то ли Виктором звали – сразу определил, что аппендицит. Притом – острый!
Снова неотложку вызвали – и в Боткинскую больницу. Там Кузькина мать (вот как невольно слова сложились!) работала, через нее я узнал, что оперировали благополучно и что лимончики нужны. Туда-сюда разговор идет, и тут узнаю – у сына перитонит мог уже начаться. Если бы приехали на час-два позже, врачи, как сами сказали, его не спасли бы. Три часа операция шла. Так-то вот. Судьба сжалилась в конце концов.
Школа
Сестра. В школьные годы мы с братом не доставляли неприятностей родителям. Они хлопот с нами не знали. Какой подарок делали маме с папой к Новому году? Хорошие и отличные отметки в школе. Валерка успевал по всем предметам прилично, арифметику на лету схватывал, этого было у него не отнять, только почему-то французским пренебрегал, хотя по-испански стрекотал только так. Домашние задания по французскому я ему делала. А он моим голосом ко мне же и обращался в это время:
– Тань, дай трэ до понедэ!
– Кес ке се? – спрашивала я его на французском; мол, что это такое? И он отвечал:
– Комар муху укусэ, муха лапкой потрясэ, вот и вышло кес ке се. Мы действительно хорошо учились. И вели себя нормально.
На родительские собрания мама иногда ходила, худого слова в наш адрес не слышала там. Раз только вызвали ее в школу. Валерка соседского мальчишку излупил…
А было как? Я в 6-м «А» училась, а Валерка – в 7-м «Б». В нашем классе ученик один был хуже некуда: плохой был по нутру своему, учился плохо, вел себя плохо. Встал вопрос о том, чтобы перевести его в пионеры – принять в пионерскую дружину.
Ученик 1-го «Б» 642-й школы. Харламов Валера – третий ряд, крайний слева. Он был отличником. И что любопытно – классная руководительница носила фамилию Харламова. Многие были уверены, что она родственница прилежного и способного ученика
Ученик 3-го «Б» 642-й школы Харламов Валера – за третьей партой в правом ряду
Ученик 6-го «Б» 642-й школы Харламов Валера – пятый ряд, второй справа
Шестиклассники Саша Ущека и Валера Харламов
Ученик 8-го «Б» 706-й школы Харламов Валера (второй справа) предпочитал сидеть на галерке
Выпускное коллективное фото. Харламов – нижний ряд, крайний слева
А я-то была председателем совета дружины и не дала на это разрешения. Этот хмырь подловил меня в закутке каком-то и ударил пару раз. Брат, как прознал об этом, отлупил моего обидчика за милу душу. Хотя тот и повыше Валерки был.
Ну, его родители пожаловались в школу. Пошло разбирательство, как водится…
А жила их семья на одной с нами лестничной площадке. Мать его как-то потом уже позвонила к нам, видать, мириться пришла, а наша мама открыла дверь: «А-а-а, это вы» – и захлопнула с треском дверь перед ее носом.
Больше родителей в школу не вызывали. На собрания ходили. Не всегда. А что ж ходить, если только хвалили нас?
Учились мы с Валеркой в одну смену, в утреннюю. Удобно это было и для нас, и для матери с отцом. Школа совсем рядом находилась. Из двора выйдешь, налево – вот и она. Классным руководителем у него был завуч освобожденный – Тамара Владимировна, а у меня учительница литературы. А учительницей физкультуры была замечательная Галина Михайловна. Кстати, жива до сих пор…
На этом снимке – ученик 8-го «Б» Харламов Валера. Сидит на галерке, вдали от посторонних глаз, учительских в том числе. Виден комсомольский значок на школьном пиджачке. А в комсомол Харламова, довожу до вашего сведения, принимала не кто иная, как… Харламова Таня. Его сестра. Я была секретарем комсомольской организации нашей школы. Братик мой учился хорошо. Это говорю без всякой натяжки или какого-нибудь приукрашивания. Двоек вообще домой не приносил, троечки случались, но редко очень. А обычно – пятерки или четверки.
