Анатолий Терещенко - Командир Разведгруппы. За линией фронта
Таких людей, опытных и преданных власти, было подавляющее большинство. Это были честные солдаты сложного разведывательного уже не ремесла, а искусства, длительное время, говоря образно, ходившие по лезвию ножа в своей профессии.
Ещё одна категория зарубежных сотрудников относилась к тем, кто боялся за судьбу своих семей. А бояться было чего.
Дело в том, что ещё в 1929 году был принят «Закон о невозвращенцах». Впоследствии он был включен в Уголовный кодекс Советского государства. Им предусматривалась ответственность членов семей невозвращенцев. Совершеннолетние близкие родственники, проживавшие вместе с этими лицами, подлежали высылке в отдаленные районы Сибири на так называемое «трудовое перевоспитание».
В 1938 году, по инициативе Сталина, было принято секретное дополнение к закону, согласно которому невозвращение и бегство военнослужащих и сотрудников правоохранительных органов приравнивалось к измене Родине, а поэтому соответственно были усилены кары для их родственников.
Известный разведчик Василий Михайлович Зарубин вспоминал, как на одном из совещаний Берия поднял его и безапелляционно заявил:
«Так, расскажите-ка о ваших связях с фашистской разведкой».
Зарубин сначала опешил, стены поплыли перед глазами, кровь ударила в голову и обожгла сердце, потом известный разведчик, обожаемый Сталиным, обуздал свои нервы и достойно ответил Берии, – кстати, в довольно-таки резкой форме. Он в категорической форме отверг подобные обвинения. Как ни странно, Берия оставил этот разговор без последствий, наверное, знал отношение к нему и его жене вождя. Но Берия в тот момент «нагнал страху» на всех присутствующих на совещании чекистов.
Внутренние потери, т. е. на Родине, среди разведчиков были ощутимыми. Из общего числа сотрудников внешней разведки в Центре и резидентурах в 450 человек было репрессировано 275.
Эти слова, как говорится, в назидание потомкам.
Но вернемся к главному «дирижеру» репрессий проклятого народом «тридцать седьмого».
К середине 1938 года Ежов выполнил свою миссию. Первым признаком того, что его карьера подошла к концу, стало назначение в апреле 1938 года наркомом водного транспорта (пока что по совместительству).
В августе того же года первым заместителем Ежова по НКВД и начальником ГУГБ был назначен Л. П. Берия.
23 ноября 1938 года Сталин вызвал «кровавого карлика» к себе в кабинет и потребовал от «железного наркома» написать соответствующее заявление в Политбюро ЦК ВКП(б) об освобождении его от должности наркома внутренних дел СССР. Думается, немалую роль сыграли в принятии такого решения вождя и уже упоминаемые пасквили двух «бдительных» начальников НКВД из Ярославля и Казахстана.
«Просьба» его была немедленно удовлетворена.
А 10 апреля 1939 года Ежов был уже арестован так же, как и его предшественник. Ордер на его арест за № 2950 подписал лично его первый заместитель Берия – новый кандидат на «скользкую должность». Он тоже закончит свое пребывание на этой земле печально, но об этом несколько позже.
Существует версия, что в сейфе в служебном кабинете Ежова были найдены заведенные им дела на многих членов ЦК, в том числе на Сталина и Маленкова. Но при этом отсутствовали дела на Молотова, Кагановича, Ворошилова и Хрущева.
Ежов был помещен в подмосковную Сухановскую тюрьму, разместившуюся в здании бывшего монастыря. «Сухановка» или «Объект № 1/10» была особой следственной тюрьмой, из которой редко кто выходил живым. Содержался в одиночной камере размером два с половиной на три метра, где имелась лишь табуретка и привинченные к стене, опускавшиеся только на ночь нары. Несмотря на то, что его тщательно обыскали и переодели, в камере постоянно находился контролер, который следил, чтобы заключенный не попытался покончить жизнь самоубийством. Думаю, и не только для этого. Сталин понимал, что Ежов много знает о его конкретных приказах, как правило, устных, на уничтожение конкретных лиц, а потому постарался держать его под контролем до самого приговора суда.
11 июня 1939 года комиссар госбезопасности 3-го ранга Б. Кобулов подписал постановление о привлечении Ежова к уголовной ответственности.
1 февраля 1940 года было подписано обвинительное заключение по его делу. Суд над Ежовым состоялся на следующий день.
Следствие не в пример Ягоды длилось совсем недолго.
2 февраля того же года Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила Ежова к ВМН с конфискацией имущества.
Через два дня, 4 февраля 1939 года, осужденный Ежов был расстрелян.
* * *Приход в «органы» Александра Пантелеймоновича совпал с пересмотром сотен, если не тысяч дел на так называемых «врагов народа». Эти жертвы наштамповали наши вожди и их послушные клевреты из местной партийной власти и ретивых сотрудников УНКВД, желающих выслужиться путем откровенного палачества или бездумного исполнения порой преступных приказов своих руководителей. Были среди них и дела, которые и не стоило бы пересматривать. Это дела на убийц, грабителей, воров, взяточников, мошенников, настоящих шпионов, вредителей, предателей и прочего социально чуждого элемента. Их было тоже много, очень много…
Что же касается «невиновных виновных», ставших «врагами народа», то они рождались в так называемом не правовом, а «плановом» поле, созданном явными дилетантами в чекистском ремесле и человеконенавистниками, обносившимися умом, – Ягодой и Ежовым и им подобными.
Планка разоблачения врагов партии, государства и народа поднималась всё выше и выше. Уже стали появляться среди оперативного состава своего рода «маяки», «передовики» и «ударники» на ниве «разоблачительства социально вредного элемента», «антисоветски настроенных граждан», становящихся затем «врагами народа». Нередко в государствах с жесткой, тоталитарной системой правления наступают времена, когда торжествует безумие. Тогда новые властные эпигоны и их клевреты секут головы и переступившим закон, и самым благородным.
Именно тогда молодой оперативник понял, что осторожность, терпение, а главное – «короткий язык» может спасти его в будущем и позволит выжить в подобных мясорубках, неизбежность появления которых ему подсказывали старшие товарищи.
К сожалению, всё это было в Советском Союзе того периода, и от этой горькой правды никуда «…не спрятаться, не деться».
Слово Святогорову:
...«…Началась массовая реабилитация людей, арестованных при Генрихе Ягоде и Николае Ежове. В краях и областях создавались специальные группы по реабилитации, куда входили вместе с сотрудниками прокуратуры и оперативные работники областных управлений НКВД. В одну из таких групп по пересмотру дел включили и меня.
