Лора Томпсон - Агата Кристи. Английская тайна
Всю жизнь она придавала большое значение упорядоченности быта. В романе «В 4.50 из Паддингтона» (1957) она создала персонаж по имени Люси Айлсбарроу — выпускница Оксфорда; та обретает богатство, став идеальной прислугой. «Пользуясь представившимся временем, Люси отскребла кухонный стол, что давно собиралась сделать… Потом начистила серебро до блеска. Приготовила обед, вымыла посуду, прибрала… Выставила на поднос чайный сервиз, сандвичи, хлеб, масло, накрыла все влажной салфеткой, чтобы не заветрилось». Это литания, гимн жесткому и вдохновенному ритуалу, фантазия, в которой повседневное становится возвышенным.
Утрата слуг в послевоенное время изменила природу мира Агаты. Ее книги стали менее упорядоченными — что совсем не обязательно пошло им во вред, — и появился постоянный тоскливый рефрен: как все изменилось теперь, когда «нет больше слуг… разве что приходящие работницы».[25] Можно представить себе нынешнюю реакцию на подобные высказывания (и теперь существует множество слуг, но мало людей, столь же честных, как Агата, в своем отношении к ним). И опять же ее взгляд на эту сферу несколько более сложен — во всяком случае тогда, когда она хочет, чтобы он таковым был. Например, в «Лощине» есть персонаж по имени Дэвид Энкателл — молодой человек с левацкими загибами, презирающий собственную семью за привилегии. В очаровательно лаконичной сцене он изливает на Мидж свои политические взгляды, утверждая, что она куда лучше понимала бы классовую борьбу, принадлежи она к рабочему классу.
«— А я и есть рабочая. Именно поэтому для меня так важны удобства. Кровать, убирающаяся в стену, пуховые подушки, утренний чай, поданный в постель, фаянсовая ванна, полная горячей воды с изысканными ароматными солями. Мягкое кресло, в котором почти утопаешь…
Мидж сделала паузу в своем перечислении.
— Рабочие, — сказал Дэвид, — должны все это иметь.
— Согласна с вами на все сто процентов, — сердечно согласилась Мидж».
Но детство Агаты выпало на то время, когда ребенок из семьи ее круга был защищен порядком, и этот порядок доставлял ей наслаждение. Она обожала тихую суету кухни и накрахмаленность своих муслиновых платьев почти так же, как любила мечтать о реке, якобы сверкающей в конце эшфилдского сада, к которой она едет на собственной ослепительно белой верховой лошади. Позднее она так же любила свою Люси Айлсбарроу, абсолютно земную и в то же время похожую на фею, орудующую щеткой как волшебной палочкой, которая превращает дом в царство упорядоченной красоты. При всех причудах ее воображения, Агату всегда завораживала власть надежной обыденности.
В детстве у нее в ушах фоном всегда звучали обычные женские разговоры, и это тоже восхищало ее. Она выуживала из них отдельные фразы, воспринимавшиеся ею как музыка; их смысл доходил до нее лишь отдаленно, гораздо больше она любила просто их звучание. «Я еще не закончила, Флоренс». — «Простите, миссис Роу», — слышала она каждый раз, когда кто-нибудь из слуг вставал из-за стола раньше, чем Джейн заканчивала свою трапезу. Этот обмен репликами звучал у Агаты в ушах всю жизнь. Ей нравились благопристойные перепалки между Мэри Энн Бомер и Маргарет Миллер (которую она всегда называла бабушкой, хотя на самом деле Маргарет приходилась ей двоюродной бабкой): «Вздор, Маргарет, никогда в жизни не слышала подобной чуши!» — «Нет, Мэри, позволь все же сказать тебе…», — а особенно — легкие иронические подтексты, коими изобиловала спокойная речь Маргарет: «Такая милая женщина. Полковник Л. — старый друг ее мужа, который попросил его позаботиться о ней. В этом, разумеется, нет ничего предосудительного. Это все понимают».[26] Агата копила подобные фразы, так же как Маргарет, у себя дома, в Илинге, набивала чуланы «финиками, консервированными фруктами, инжиром, французским черносливом, вишнями, анхеликой, пакетами с изюмом и сабзой, фунтами масла и мешками сахара, чая и муки», а постельные шкафы — отрезами бархата и шелка.
Когда родители путешествовали (Клара считала своим долгом сопровождать Фредерика), Агату отправляли в большой дом, куда Маргарет — Бабушка-Тетушка — переехала из Чешира, став богатой вдовой. Мэри Энн, или Бабушка Би (Бомер), жила в Бейсуотере. Отношения между сестрами были своеобразными. В преклонном возрасте они стали очень близки — обе статуарные, исполненные чувства собственного достоинства, облаченные в облегающие черные шелка, — однако разница в социальном статусе бросалась в глаза. Маргарет была более самоуверенной, Мэри Энн ее словно бы оттеняла. Маргарет помогала сестре деньгами, которые давала ей «в оплату» услуг, которые та оказывала ей, делая покупки в магазинах «Арми энд нейви» в Виктории: в Илинг Мэри Энн всегда ехала, нагруженная всевозможными пуговицами, лентами, отрезами тканей. Все это подвергалось строгой оценке, обсуждалось и оплачивалось из толстого кошелька Маргарет, испускавшего золотое сияние. Как писала в «Автобиографии» Агата, для сестер «Арми энд нейви» был «пупом земли». Иногда она сопровождала сестер в магазин и в «Отеле „Бертрам“», книге, написанной ею в уже собственном преклонном возрасте, — вложила в уста мисс Марпл следующее воспоминание:
«Мисс Марпл мысленно обратилась к временам, когда тетушка Хелен, в маленькой шляпке и накидке, которую называла „своей мантильей из черного поплина“, разыскивала в бакалейном отделе знакомого продавца и удобно устраивалась на стуле. Затем, напомнив, что в течение следующего часа никто не должен никуда торопиться, тетушка Хелен начинала вдумчиво набирать всевозможные бакалейные товары, которые следовало запасти впрок… Проведя, таким образом, утро с большой приятностью для себя, она, бывало, игриво, как было принято в те времена, спрашивала: „Ну а теперь, что думает наша маленькая девочка насчет легкого второго завтрака?“… После этого они покупали полфунта сливок для кофе и отправлялись на дневной спектакль или концерт в четырехколесном экипаже».
Эти ритуалы, которые Агата воспринимала как должное, отвечали ее собственным устремлениям. Они воплощали здоровую женскую надежность — эквивалент домашнего порядка. Такими же были ее отношения с Нянюшкой («Выше Няни был только Бог»[27]), хотя Нянюшка обращалась с Агатой как с ребенком, и это отчасти лишало их отношения житейской практичности. Клара со своей стороны была слишком творческой и переменчивой натурой, чтобы обладать здоровым женским инстинктом никогда не сомневаться в себе, каким обладала Маргарет Миллер. «Всегда предполагай в людях худшее»; «Джентльмен нуждается во внимании и трехразовом питании»; «Никогда не садись в купе, если кроме тебя в нем едет только один мужчина»; «Мотовство до нужды доведет»; «Джентльмены любят хорошую фигуру»; «Женщина всегда должна иметь пятьдесят фунтов в пятифунтовых банкнотах на экстренный случай»; «Джентльмены бывают очень обходительными, но ни одному из них нельзя доверять». Так безапелляционно излагала свое жизненное кредо Маргарет, сидя с безупречно прямой спиной в окружении прочной мебели красного дерева у себя в Илинге, когда нашептывала советы Кларе («Никогда нельзя оставлять мужа одного надолго»), разговаривала с молодым человеком, обрюхатившим служанку («Ну, знаете ли вы, как правильно поступить в этой ситуации с Харриет?»), болтала со своими приятелями-мужчинами за чаем («Надеюсь, ваша жена не будет возражать? Мне бы не хотелось стать причиной неприятностей!»). А когда она уверенным голосом исключительно здраво рассуждала о тайнах, те начинали казаться туманными и уютными, что производило на Агату неотразимое впечатление.
