Мария Куприна-Иорданская - Годы молодости
Мать очень любит своих дочерей, но она самая невыносимая теща для своих зятьев. Поэтому, погостив у своей любимой дочери Зины, она через некоторое время начинает вмешиваться не только в воспитание детей, но и в отношения между Зиной и ее мужем, причем старается доказать, что муж негодяй, не стоит Зины и, наверно, ей изменяет. А когда в конце концов в семье начинаются ссоры, слезы и всякая неурядица, она говорит: «Как хорошо, что мне есть куда от вас уехать». И уезжает во Вдовий дом. Потом ей снова становится скучно, тогда она отправляется ко второй дочери, Соне, и там повторяется та же история. Я думаю, что жить мать могла бы только со мной, да и то, если бы я навсегда остался холостым.
Вы понимаете теперь, что рассказать вам все это до тех пор, пока вы не узнали меня ближе, мне не хотелось.
Глава IV
Священник Григорий Петров. — «Ты, чадо мое, подумай о гресех».
После встречи Нового года здоровье моей матери резко изменилось к худшему. Она уже не могла выходить из своей комнаты, целые дни проводила в постели и начала говорить о завещании и о своей близкой смерти. В один из этих дней она позвала меня и Александра Ивановича.
— Я говорила вам, Александр Иванович, — обратилась она к нему, — что не следует торопиться со свадьбой, прежде чем вы и Муся хорошо не узнаете друг друга. Но теперь я чувствую, что мне осталось недолго жить. После моей смерти ей будет тяжело остаться одной с больным братом на руках и теми обязанностями, какие я возлагаю на нее моим завещанием.
— К чему думать и говорить о таких тяжелых вещах, Александра Аркадьевна, — ответил Александр Иванович. — Каждый из нас не может быть уверен, что он увидит завтрашний день. Бывают роковые случайности, когда человек идет по улице в самом радужном настроении, а с крыши пятиэтажного дома на его голову падает кирпич. Или он идет, осторожно оглядываясь, и неожиданно из-за угла выносится пьяный лихач и под копытами лошади превращает его в бесформенную массу. Можно ли задумываться над такими случайностями и мучить себя ими?
Александр Иванович говорил естественным, непринужденным тоном, и Александра Аркадьевна заметно успокоилась.
— Правда, сердечные припадки у меня давно и только за последние два года участились, — сказала она. — Но все-таки каждый раз после припадка я думаю о своей близкой смерти.
— По-моему, Александра Аркадьевна, со свадьбой не следует спешить только потому, что сейчас у вас нервное, подавленное настроение, которое скоро пройдет, — продолжал Куприн. — Но я убежден, что надолго откладывать эту церемонию бесцельно. Ведь сколько бы времени мы с Машей ни были женихом и невестой, хотя бы и три года, как это водится у честных немецких бюргеров — за это время они копят деньги на серебряный кофейный сервиз, — мы все равно друг друга хорошо не узнали бы. В большинстве случаев взаимное разочарование наступает редко до брака и гораздо чаще после него.
— Пожалуй, вы правы, — помолчав, сказала Александра Аркадьевна. Она улыбнулась. — Тетя Вера ведь только на днях заказала приданое. Но все равно венчайтесь до великого поста.
Теперь, когда свадьба была уже не за горами и назначена на февраль, мою мать начали занимать практические вопросы, связанные с этой церемонией. Она сказала Александру Ивановичу о своем желании, чтобы венчал нас непременно модный в то время священник Григорий Петров.
В городах из церковного обихода давно исчезли проповеди, и только в селах и деревнях православные «пастыри» обращались к верующим с проповедью, да и то лишь в исключительных случаях, по распоряжению высшего духовного начальства. Тогда же указывалась и тема проповеди.
Григорий Спиридонович Петров ввел новшество — по окончании богослужения он стал обращаться к прихожанам с проповедью. Его устные выступления (он был превосходный оратор), так же как и многочисленные брошюры под общим названием «Евангелие как основа жизни», являлись религиозно-нравственными рассуждениями о вере как о моральной догме. Слова Христа «люби ближнего, как самого себя» были основным содержанием его проповедей, в которых он доказывал, что истинно верующий в Христа только тот, кто жертвует всем для служения обездоленному «меньшому брату». Это была очень умело прикрытая религиозно-нравственными рассуждениями проповедь христианского социализма. Однако невежественное высшее духовенство до времени[1] этого не распознало. Выступления священника Григория Петрова пользовались большим успехом у всех слоев столичного общества. Интересовалась им и интеллигенция, ходила на его особые собеседования и учащаяся молодежь.
В окнах всех крупных эстампных магазинов красовался большой портрет, на котором Григорий Петров был изображен стоящим во весь рост, с правой рукой на наперсном кресте и глазами, поднятыми горе. Он был красив, и портрет выглядел очень живописно.
Александр Иванович должен был отправиться к Григорию Петрову и переговорить о венчании. Но он долго не мог найти церковь, в которой тот служил, и узнать его адрес. Оказалось, он был преподавателем богословия в Михайловском артиллерийском юнкерском училище и священником домовой церкви училища. Он пользовался казенной квартирой военного ведомства, и все это затруднило поиски, так как никто и не подозревал, что Григорий Петров — военный священник.
Комната, куда провели Александра Ивановича, была уставлена книжными шкафами, а посередине на круглом столе лежали последние номера всех ежемесячных журналов. Когда, знакомясь, Александр Иванович назвал свою фамилию, Григорий Петров спросил, не писатель ли он Куприн. Александр Иванович был приятно удивлен этим вопросом. Завязался разговор о литературе, и Александр Иванович не сразу мог перейти к делу, с которым он пришел.
Когда он задал вопрос о плате за церковь, певчих и прочее, Григорий Петров сказал, что это его совершенно не касается и об этом следует условиться в церковной конторе. Он же сам за исполнение всех церковных обрядов ничего не берет.
В церковной конторе Александру Ивановичу сказали, что среди документов, необходимых для совершения брака, надо предъявить и свидетельство о говении.
На другой день мы отправились в небольшую церковь, которая была недалеко от нас — Косьмы и Дамиана. В церкви службы еще не было, читались только «часы», и Александр Иванович обратился к бывшему там дьячку, объяснив ему, что мы пришли узнать о днях исповеди, так как для бракосочетания нам нужно свидетельство о говении. Столичный дьячок был человек понимающий. Он сразу спросил:
