Карл Кноблаух - Кровавый кошмар Восточного фронта
— Вопросов нет, господин майор.
Начальник оперативного отделения встал, отдал приветствие и поднялся по лестнице. Мы снова остались одни. Ротный фельдфебель спросил:
— Кто этот майор, господин лейтенант?
— Это был майор Швайм, первый офицер генерального штаба нашей дивизии [3]. Если он лично на переднем крае занимается подготовкой атаки, можете считать, что корпус нашим действиям придает большое значение!
3.10. Мы взялись за оружие. Я потушил свечу, и мы вышли из подвала. Все повторилось снова. Я собрал людей и осторожно в колонну по одному повел к имперской дороге № 132. Местность сначала имела уклон на восток. Я шел в голове колонны, чтобы задавать направление движения. Около 4.00 мы вышли к маленькому кладбищу невдалеке от Дакена. Там стояла подбитая «Пантера». На другой стороне дороги, ведущей в Тольминген, располагалась гостиница.
Я позвал главного фельдфебеля:
— Здесь, за этой «Пантерой», мы разместим командный пункт. Прикажите отрыть окопы и подумайте над тем, что нам будет видно после восхода солнца. Русские засели в придорожных канавах по ту сторону имперской дороги и в гостинице. Сейчас я поставлю задачу роте.
Рота шла за мной. Мы спустились в лощину, тянувшуюся от кладбища на север. Я каждому указал его место и приказал:
— Окопаться!
Местность перед фронтом роты поднималась в восточном направлении значительно выше имперской дороги. Я надеялся, что атака начнется еще до восхода солнца. Если она будет позже, то мы окажемся как на блюдечке, о последствиях даже и думать не хочется. Возвращаясь к командному пункту, я постоянно взывал: «Окапываться!», «Копать!».
В мое отсутствие главный фельдфебель развил активную деятельность. Несмотря на темноту, я увидел подготовленное для меня укрытие и поблагодарил за него.
Чтобы установить связь с правым соседом, я с одним из посыльных отправился вдоль тыльного забора кладбища в направлении дороги. Требовалась чрезвычайная осторожность: мы не знали, где находятся русские.
Неподалеку от дороги, там, где узкая дорожка ведет от дороги к кладбищу, нас окликнули. Я слышал, как щелкнул предохранитель карабина:
— Стой, кто идет?!
— Дивизия «Герман Геринг»!
Мы медленно подошли поближе, вышли к левому флангу «Великой Германии» и оказались в сиятельном обществе. Утешаю себя мыслью, что рядом имперская дивизия.
Обменявшись наблюдениями, мы поговорили о предстоящей атаке. «Великогерманцы» держались уверенно. А я подавлял возникшие у меня сомнения.
4.00. Батальон находится на исходном рубеже. Еще темно. От имперской дороги пускают осветительные ракеты. Русские нервничают. Места выстрелов показывают, что мы довольно близко подошли к ним.
Я еще раз обхожу позиции. Солдаты выкопали лишь неглубокие окопчики. Я снова потребовал глубже зарыться в землю.
6.40. На востоке начинает светлеть. Приближается утро — становится неприятно холодно. На траве лежит иней. Смотрю в бинокль на Петерсталь. Все спокойно. Звуков техники не слышно. Нет ни штурмовых орудий, которые должны нас поддерживать, ни ракеты к атаке.
Светает. Смотрю вниз на жалкие ямки моих людей. Меня начинает трясти. Если сейчас придется атаковать, то при ясном свете нам придется идти по открытой поднимающейся местности к имперской дороге без поддержки тяжелого вооружения.
Если атаки не будет, то те, кто не смог заставить себя закопаться глубже в землю, окажутся непосредственно под стволами русских.
7.30. Беспокойная тишина опустилась на поля между имперской дорогой и рубежом Дакен, Шварценау, Петерсталь. Время тянулось медленно. Но вот стало совсем светло. На севере я услышал гул тяжелых моторов. Я схватил бинокль и посмотрел на Петерсталь. Взлетели ракеты — из Петерсталя гренадерские части пошли в атаку. Теперь я увидел несколько штурмовых орудий: мало, очень мало.
Мучительно принимаю решение о переходе в атаку. Мои люди должны пройти более 200 метров по открытой поднимающейся местности без поддержки тяжелого вооружения. Шансы дойти до дороги равны нулю. Я решил сначала дождаться, когда сосед справа, как договорились, возьмет гостиницу. Это непреложное условие для атаки моей роты.
Не успел я довести мысль до конца, как справа перед нами начался огневой бой. Гренадеры из «Великой Германии» рванулись вперед. Своим пулеметчикам я приказал вести огонь по позициям у имперской дороги севернее гостиницы, прикрывая фланг атакующих. Начали рваться ручные гранаты, трещали автоматные очереди. Потом вдруг установилась тишина. Раненый зовет санитара. Я покинул укрытие и побежал за кладбищем вдоль дороги. Пулеметная очередь прижала меня к земле. Осторожно поднимаю голову. На дороге лежат двое убитых. Во время броска к гостинице они попали под огонь русских. Атака «велико-германских гренадеров» отражена. Это одновременно означает, что моя рота останется лежать. Короткими перебежками я поспешил под прикрытием кладбища назад и вскоре оказался с моими людьми.
Взглянув на север, я увидел, что при поддержке штурмовых орудий гренадеры восточнее Петерсталя перешли имперскую дорогу. Если их атака будет развиваться и дальше, то они точно выйдут к Роминте. Тогда я смогу атаковать советские позиции моей ротой.
11.00. Продолжаем лежать. Любое движение исключено. Солдаты в импровизированных укрытиях перед имперской дорогой не могут вести даже огневого боя. Стоит только приподнять голову, как русские с более высокой позиции сразу же обрушивают на нее огонь. Я взялся за бинокль. Мой взгляд скользит от укрытия к укрытию: там никакого движения. Не могу понять, кто еще жив, а кого уже нет. С трудом пытаюсь подавить внутреннее возбуждение.
Один из моих посыльных обратился ко мне:
— То и дело вижу головы русских в окопах. Могу я по ним стрелять?
Я думаю, что таким образом мы привлечем огонь русских на командный пункт и я не смогу управлять ротой. Если «Иваны» начнут бить по «Пантере» из противотанковой пушки, придется менять место командного пункта. Снова посмотрел на своих людей, прижатых огнем к земле. Их выживание — дело случая. И принимаю решение:
— Стреляйте, но так, чтобы «Иван» не заметил дымок из ствола!
Стрелок залез под «Пантеру» и прицелился. Я смотрел в бинокль. Выстрел. Я видел, как голова русского исчезла, а ствол его винтовки задрался вверх.
Посыльный снова прицелился. Я его удержал:
— Парень, не так часто, а то мужики нас здесь быстро вычислят. Выждите пару минут!
Лицо моего посыльного (я думаю, ему было лет 19) приобрело своеобразное выражение: холодное и беспощадное. Прежде чем он снова приложился к своему карабину, я его спросил:
