Михаил Пазин - Романы Романовых
Все это неправда. Судя по воспоминаниям современников, в том числе иностранцев, обретавшихся при русском дворе и видевших ее воочию, Софья была весьма привлекательной молодой женщиной. Вольтер, знакомый с ее подлинными портретами, называл ее красавицей. Она не была, конечно, красавицей в истинном значении этого слова, но не была и безобразной, как о ней говорили в петровское время.
До своего головокружительного взлета на вершину власти Софья жила так же, как и прочие царские дочери и жены. Им предписывалось такое строгое исполнение всех обрядов и правил, что кремлевские терема оказывались самыми суровыми монастырскими стенами в России. Только священнослужители и родственники были единственными посетителями царского терема. Содержание девушек напоминало строгие порядки султанского гарема, но правила здесь были еще жестче. Даже врач к ним допускался только в случае очень серьезной болезни. Когда он приходил, то ставни закрывались, чтобы он не смог увидеть своей пациентки при ярком свете. Щупать пульс доктору позволялось только через какую-нибудь тонкую ткань. То же самое было и при посещении церкви. Потайные ходы вели из терема в храм, где царица и царевны скрывались за специальными красными занавесями от взглядов других прихожан. Порой дело доходило до смешного, если не страшного. Однажды в одном из внутренних дворов царского дворца два молодых дворянина, оболтусы Бутурлин и Дашков, случайно встретили карету, в которой царица вместе с дочерьми отправлялась на богомолье в дальний монастырь. Этот случай чуть не стоил им головы. Их поволоки в застенок и стали пытать – а не специально ли они поджидали экипаж, чтобы взглянуть на царицу? Царевны не могли присутствовать ни на одном торжестве, и ничто не нарушало тягостного однообразия теремной жизни. Они могли появляться только на похоронах, при этом шли за гробом в непроницаемых накидках, очень похожих на паранджу. Простой народ знал их только по именам, упоминаемым на богослужениях. Они же, в свою очередь, ничего не знали о том, как живет страна, и вынуждены были существовать в том узком кругу, который им был определен по статусу. Мы уже писали о том, что они не могли выходить замуж, познать сладость любви и радость материнства. Простой смертный им в мужья не годился – это не соответствовало их высокому положению. В то же время какой-нибудь иностранный принц не мог стать мужем царской дочери, так как для этого ему пришлось бы сменить религию. Им была одна дорога – в монастырь.
И Софья Алексеевна эту замшелую женоненавистническую традицию сломала! После нее уже никто не осмеливался запирать женщин в теремах; они могли выходить замуж за иностранцев, и даже обязательно за них, участвовать в политике, вести светский образ жизни со всеми ее радостями и удовольствиями.
А случилось это так. Рано лишившись матери, Марии Милославской, смышленая и бойкая Софья возненавидела теремную затворническую жизнь. Ей претило находиться в скучных хоромах среди тупоумных нянек и мамок, под вечный шепот богомолок. Она остро ненавидела сплетни сенных девушек за монотонным рукоделием и мелкие интриги в женских палатах. Ее душа требовала широкой жизни, деятельности и борьбы. Софья быстро освоила грамоту, много читала, знала польский, латынь и греческий, писала стихи, разбиралась в таких мужских науках, как военное дело и фортификация. Ее учитель и учитель ее брата, царя Федора, Симеон Полоцкий, мог бы гордиться своей воспитанницей. Священник Сильвестр Медведев, ближайший сподвижник Софьи, без всякой лести называл ее Премудрой.
Когда царь Федор в очередной раз занемог и стал нуждаться в женском уходе, Василий Голицын, ближайший соратник Федора по реформированию страны, посоветовал ему нарушить мрачные многовековые правила и найти себе сиделку. При этом он указал на сестру Федора царевну Софью. Тот с радостью согласился, так как она была ему самым близким человеком. По мере ухудшения здоровья Федора она стала чем-то вроде его личного секретаря – с удовольствием вникала в государственные дела, а потом завела доселе невиданный на Руси порядок, – она, женщина, стала присутствовать на докладах чиновных бояр царю. Со временем Софья стала отдавать и свои собственные распоряжения. Многие начинали понимать, кому в действительности принадлежит власть в стране. Некоторым это не понравилось, и в первую очередь клану Нарышкиных. (Между Нарышкиными и Милославскими была вражда – каждый из кланов стремился захватить власть во дворце. Кроме того, Наталья Нарышкина, вторая жена Алексея Михайловича, была всего лишь на 4 года старше Софьи, и та презрительно называла свою мачеху Наташкой.) Софья осознавала всю шаткость своего положения и выбрала себе в союзники Василия Голицына.
А потом был стрелецкий бунт. По закону нужно было созывать Земский собор, чтобы определить, кому править страной. Иван Милославский (будем называть его по фамилии матери, чтобы не запутаться), родной брат Софьи, был, по общему мнению, «дурачком». Обычно таких на Руси объявляли юродивыми. Как претендента на престол его никто всерьез не рассматривал. Петр Нарышкин (его тоже будем называть по матери), сводный брат Софьи, хотя и был здоровым, но при этом никогда и ничему не учился, тем более управлению державой (четыре действия арифметики он осилил лишь в 16 лет и до конца жизни писал с чудовищными грамматическими ошибками). Так, бегал по двору десятилетний мальчишка, и даже непонятно было, что из него вырастет.
По всем статьям русской царицей должна была стать старшая сестра двух братьев Софья. На ее стороне были клан Милославских и клан Голицыных, но ее кандидатура даже не рассматривалась – общественность еще не была готова к тому, чтобы Россией правила женщина. Хотя уже через 36 лет та же самая общественность с радостью вручит власть Екатерине I. Но в то время это было невозможно, и Софья сама решила взять власть.
Первый удар нанесли Нарышкины. Еще не успели похоронить царя Федора, как патриарх Иоаким (тот самый, кого подозревали в отцовстве Петра) вышел на Красное крыльцо и спросил у собравшейся толпы – кого бы они хотели видеть царем: Ивана или Петра? Растворившиеся в толпе сторонники клана Нарышкиных, под одеждой которых были надеты кольчуги и панцири, выкрикнули Петра. Тех, кто голосовал за Ивана, безжалостно резали ножами. В итоге выбрали царем Петра. Это абсолютно незаконное избрание царя, без созыва Земского собора, сразу же вызвало сопротивление. Никакой законной силы вопли толпы иметь не могли. Мало ли кто что кричит? Без решения Земского собора (а Земский собор был в России аналогом парламента в Англии) избрание царем Петра было абсолютно нелегитимным. И стрельцы взбунтовались. (Стрельцы были в то время нечто вроде русской гвардии в XVIII–XIX веках – сладко ели, мягко спали, активно участвовали во всех кремлевских интригах, то есть занимались политикой.) Часть из них считали, что «медведиха» Наталья Нарышкина отравила царя Федора, и высказывали мнение, что надо бы «уходить до смерти медведиху и медвежонка», то есть Петра. Другая часть, напротив, хотела на царство Петра, потому что «с Ивана толку нет». Но ни те ни другие толком не знали, кому подчиняться после смерти законного царя Федора. Стрелецкие страсти подогревались враждующими кланами Милославских и Нарышкиных. Ситуация накалилась до предела.
