Анна Франк - Убежище. Дневник в письмах
Утром, в половине десятого (мы еще завтракали), пришел Петер Ван Даан, довольно скучный и застенчивый дылда, которому еще нет шестнадцати и чье общество не много обещает. Через полчаса явились мефрау и менеер Ван Даан, она, к нашему всеобщему восторгу, с большим ночным горшком в шляпной коробке. «Без горшка я нигде не чувствую себя дома», – объяснила она, и горшок был первым предметом, который нашел себе место под диваном-кроватью. Менеер не принес горшка, но зато под мышкой – складной чайный столик.
В первый день нашего совместного существования мы дружно ели вместе, и через три дня у нас было такое чувство, как будто мы стали одной большой семьей. Само собой разумеется, у Ван Даанов было еще много чего рассказать о той неделе, которую они после нас провели на земле обетованной. Кроме всего остального, нам было особенно интересно узнать, что сталось с нашей квартирой и с менеером Гольдшмидтом.
Менеер Ван Даан рассказал: «В понедельник в девять часов утра нам позвонил менеер Гольдшмидт и спросил, могу ли я ненадолго зайти. Я тотчас пошел и застал его в сильном возбуждении. Он показал мне записку, которую оставила семья Франк, и собирался, следуя предписанию в ней, отнести кошку соседям, с чем я вполне согласился. Он боялся обыска, и поэтому мы прошлись по всем комнатам, немного прибрались и убрали со стола. Вдруг я обнаружил на письменном столе мефрау Франк блокнот, в котором был записан адрес в Маастрихте. Хотя я знал, что мефрау оставила это умышленно, я сделал вид, что ужасно удивлен и испуган, и стал умолять менеера Гольдшмидта непременно сжечь этот несчастный листок. Я все время старательно показывал, что ничего не знаю о вашем исчезновении, но, после того как я увидел эту бумажку, мне в голову пришла хорошая идея. «Менеер Гольдшмидт, – сказал я, – теперь я вдруг сообразил, что может означать этот адрес. Я припоминаю, что примерно полгода назад к нам в контору приходил один высокопоставленный офицер, как оказалось, близкий друг детства менеера Франка, который обещал помочь ему в случае нужды и точно жил в Маастрихте. Я думаю, этот офицер сдержал слово и тем или другим способом переправит менеера Франка в Бельгию, а оттуда в Швейцарию. Рассказывайте это знакомым в том случае, если кто-то из них будет у вас спрашивать о Франках. Конечно, лучше не упоминать Маастрихт». С этим я ушел. Теперь большинство знакомых уже в курсе дела, потому что мне передавали эту версию много раз». Мы были в восторге от этой истории, но еще больше хохотали над силой воображения людей, когда менеер Ван Даан рассказывал о наших знакомых. Например, одна семья с Мерведеплейн видела нас всех четверых рано утром, проезжающих мимо на велосипедах, а другая дама утверждала, что сама видела, как нас глубокой ночью увозила военная машина.
Твоя АннаПЯТНИЦА, 21 АВГУСТА 1942 г.Дорогая Китти!
Наше укрытие только теперь стало настоящим тайником. Менеер Кюглер решил, что будет лучше перед нашей входной дверью поместить шкаф (потому что сейчас много обысков – ищут велосипеды), но, конечно, подвижной шкаф, который открывался бы как дверь. Менеер Фоскёйл соорудил эту штуку. (Мы поведали менееру Фоскёйлу о семерых скрывающихся, и он готов помогать во всем.)
Теперь, когда спускаешься вниз, нужно сначала нагнуться, а потом прыгнуть, так как ступенька снята. Через три дня мы все набили страшные шишки на лбу, потому что все стукались головой о низкую притолоку. Потом Петер сделал ее как можно мягче, прибив к ней тряпку, набитую древесной ватой. Посмотрим, поможет ли!
Учусь я немного, до сентября я сама себя отпустила на каникулы. Потом папа собирается давать мне уроки, но для этого надо сначала купить новые учебники.
Жизнь тут однообразная. Сегодня Петер помыл голову, но в этом нет ничего особенного. Мы с менеером Ван Дааном постоянно ссоримся. Мама обращается со мной, как с маленькой, а я этого не выношу. В остальном стало как будто лучше. Петер мне все еще не нравится, он противный парень, весь день валяется на кровати, иногда что-то мастерит, а потом опять спит. Такой тюфяк!
Мама сегодня утром опять читала противную нотацию. Наши мнения прямо противоположны. Папа – милашка, хотя он может иногда минут пять на меня злиться.
Погода теплая, и вопреки всему мы извлекаем из этого как можно больше пользы, лежа на чердаке на раскладушке.
Твоя Анна21 СЕНТЯБРЯ 1942 г. (ДОБАВЛЕНИЕ)Менеер Ван Даан в последнее время подлизывается ко мне, а я никак не реагирую.
СРЕДА, 2 СЕНТЯБРЯ 1942 г.Милая Китти!
Менеер и мефрау Ван Даан страшно поссорились. Такого я еще в жизни не видела, потому что папа с мамой ни за что на свете не стали бы так орать друг на друга. Повод настолько пустячный, что о нем и говорить не стоило. Впрочем, каждый на свой лад!
Конечно, это ужасно неприятно для Петера, он же находится сейчас между двух огней, но Петера уже никто не принимает всерьез, потому что он невероятный неженка и лентяй. Вчера он страшно заволновался оттого, что у него язык стал синего цвета вместо красного. Однако это редкое явление исчезло так же быстро, как и возникло. Сегодня он обмотал шею толстым шарфом, так как она одеревенела, а еще менеер жалуется на прострел в спине. Боли между легкими, сердцем и почками ему тоже не чужды. Типичный ипохондрик! (Кажется, это так называется?)
Мама и мефрау Ван Даан не очень ладят друг с другом. Поводов для недовольства достаточно. В качестве небольшого примера хочу рассказать тебе, что мефрау Ван Даан забрала из общего бельевого шкафа все свои простыни и оставила только три. Она, конечно, считает, что маминым бельем могут пользоваться все. Ей, наверно, очень не понравится, когда она увидит, что мама последовала ее хорошему примеру.
А еще мефрау ужасно бесит, что пользуются ее сервизом, а не нашим. Все время пытается узнать, где мы припрятали наши тарелки, и не подозревает, что сидит в двух шагах от них! Ведь мы спрятали их на чердаке, в картонных коробках, за кучей реклам «Опекты». Пока мы прячемся, они в неприступном месте. Тем лучше! Мне все время не везет. Вчера я вдребезги разбила суповую тарелку из сервиза мефрау.
Мефрау сердито закричала: «Ой, будь же осторожнее! Это единственное, что у меня осталось!»
Пожалуйста, имей в виду, Китти, что эти две дамы говорят у нас по-голландски безобразно (о господах я не смею ничего сказать, их бы это ужасно обидело). Если б ты только услышала эту тарабарщину, ты бы расхохоталась. Мы уже не обращаем внимания, поправлять все равно не имеет смысла. Я не буду, когда я пишу о маме и мефрау Ван Даан, передавать их оригинальный говор, а буду писать на нормальном голландском.
