Владимир Звездин - Замечательная жизнь людей
Ее знакомство с моей мамой в силу служебных обстоятельств дало ей возможность появиться у нас дома. Место жительства у Гали было в пригороде, в поселке Лисий нос. И когда наши с ней прогулки порой затягивались, и электричка уходила, ей приходилось ночевать у нас. Мама не возражала и даже пускала ее к себе в кровать. Галя мне очень нравилась. Но когда они объединились с матерью в один блок и взялись меня воспитывать, тут я взбунтовался. Такой союз меня не устраивал. Тем более, что жениться мне было рано. Потерять ее я уже не боялся и легко склонил ее к половому акту. Правда, удивился и огорчился, что отдала она мне свою невинность. Было как-то не по себе, такое чувство, будто я теперь чем-то ей обязан. И вместо того, чтобы к ней привязаться, стал ее избегать. Вновь вернулся к друзьям. Стал приходить домой пьяным.
И так получилось, что восьмое марта 1955 года я отмечал в заводском клубе без нее в силу своего раздутого авторитета в связи с последними событиями и будучи изрядно на взводе участвовал в какой-то разборке. Возвращал кому-то какой-то пиджак. Сам ничего не соображая и плохо помня. И когда появилась милиция, то скрутили меня одним из первых. Потерпевший был тоже пьяный, но меня он запомнил лучше всех. А пока я строил из себя такого рубаху парня, участники превратились в свидетелей, а я в участника. По железной логике сажают не за то, что ты воруешь или грабишь, а за то, что попадаешься. Не пойманный – не вор. Это закон. До самого суда я не знал, что же я натворил.
На скамье нас было трое: Виктор, Валентин и я. Самый осведомленный был Виктор. Перед судом он нам все рассказал. Этот пострадавший сам напал на Виктора в магазине, куда его послали друзья за водкой. Отобрал у него часы и бутылку. Витька прибежал в клуб и сторожу сказал, чтобы он позвал на помощь ребят. Они догнали этого мужика, отлупили, потребовали вернуть часы. Божась, что он не верблюд, в доказательство отдал Витьке свои часы. С него сняли для обыска кожаное пальто и пиджак и нашли Витькины часы. За то, что врет, отлупили. Пальто он надел, а пиджак остался у кого-то из ребят. Все вернулись в клуб. Тогда этот гусь обратился к сторожу, чтобы ребята вернули документы, которые остались в пиджаке. Сторож позвал меня, и я оказался в центре событий. Пиджак я нашел, вернул вместе с документами и хорошо запомнил его слова: «Простите, ребята, нашла коса на камень». Самое интересное, что он оказался членом партии. Это и решило нашу участь. Наших свидетелей – продавщицу из магазина, которая давала им стакан для распития бутылки, сторожа из клуба – вызвать и допросить нам отказали: «Следствие закончено, мало ли чего вы насочиняете». И приговор для меня был тоже неожиданным.
Нас, конечно, пожалели, присудили минимум. По указу от 04.06.47 г. «Об усилении охраны личной собственности граждан» ст. 2, ч. 2, групповой грабеж, мера наказания от 15 до 20 лет. Витьке, основному участнику, 15 лет. Мне, как уже отъявленному преступнику, по указу по второму разу – 16 лет сразу. Валентину за недонесение властям – знал и не сказал – 2 года. И загремели мы под фанфары. Шутка юмора, как любил говорить Мухомор в «Улице разбитых фонарей».
Кресты
А вот и Кресты, предел моих мечтаний. После суда по иронии судьбы поместили меня именно в то крыло, на которое я любовался из окна общежития. В камере я оказался совершенно один. Помню, как до сознания стало доходить количество лет хлебать кислые щи, отмеренных мне судьбой. Ужаснула такая мысль. Долго я сидел оцепеневший, и, казалось, стоит мне только встать, подойти к дверям и выйти. Но я себя останавливал и спрашивал: «Володя, в чем дело? Ты же этого хотел. Успокойся, все нормально». А когда на мой стук надзиратель спросил: «Чего стучишь?» – ответил: «Узнать, запер ли ты дверь на ночь». – «Не волнуйся, – говорит, – теперь тебя будут запирать даже днем».
Ночью мне приснился страшный сон. Лежу именно в этой камере, даже не понимаю, сон это или явь. Мне на грудь забирается кошка. Я ее хватаю двумя руками, прижав ей передние лапы к туловищу, и мы с ней фыркаем друг на друга. Я приглядываюсь, а у нее морда следователя. Я ее с ужасом отшвырнул, проснулся и не мог понять, что это было.
В одночасье я стал рецидивистом. Честно сказать, это мне даже помогало в новой жизни. Такой молодой, а уже вторая ходка. То, что первая условная, это никого не волнует. И обе по статьям указа. Это тебе не хулиганка, парень, видать, серьезный. В суть самого преступления тоже никто не вникает. Охрана, принявшая меня на этап, на моем формуляре начертила красную черту, что означает склонен к побегу. У меня и в мыслях такого не было, но когда на проверках проводят перекличку, почти все зеки видят красную полосу на моей карточке.
В те далекие времена лагеря были разделены по «мастям» То есть каждый лагерь, кроме лагерного начальства, имел у себя свое руководство. Это воры в законе, воры-суки, были зоны, где рулили сами мужики, ломом подпоясанные, и так далее. От того, кто рулит, зависели порядки и законы в лагерях. А чтобы не было стихийной резни, у заключенных, кроме ФИО, статьи, спрашивали «масть». Так сказать, партийную принадлежность. Чтобы, запустив человека в зону, не выносить его оттуда завтра вперед ногами. А еще воспитательный рычаг у начальства. Допустим, забузили. Этот коллектив грузят на машины и подвозят к зоне другой «масти». И пока в зоне готовят колы и пики, бунтарей спрашивают, будут они бузить или нет. Они, как правило, тут же перевоспитываются. А если нет, загоняют автоматами в зону, а там их так отделают колами, что какую-то часть оставят в санчасти поправить здоровье, а кое-кого и спишут. Остальные возвращаются тихие и послушные. Такое воспитание практиковалось до 58-го года. Когда вышел указ кровь за кровь и за убийство стали расстреливать, хвосты все прижали. И «масти» все исчезли.
Мало-мальски ознакомившись с законами, я предпочитал воровскую зону. В ней было свободней и справедливости было немного больше. Допустим, оброки с посылок брали как везде, но остальное кто что хотел, то и делал – работал или нет. То же в карты – никто тебя не заставлял и не запрещал. Это меня устраивало: посадили – сиди. Ходи-сиди, лежи – сиди, работай – сиди. За все отвечаешь сам, только перед начальником. Все эти нюансы характеризовали меня как отъявленного негодяя. Тут уместно сослаться на Крылова про Моську – «ведь я могу без драки попасть в большие забияки».
Этап
На этап меня взяли быстро. Компания была небольшая, все уместились в один столыпинский вагон. Он снаружи, как пассажирский. Внутри убраны боковые места. А купе разделены решеткой. Окна тоже зарешечены. А вот почему Столыпин? Убей, не знаю. Довезли нас до Соликамска. Но чтобы мы не завезли вшей, нас в Кирове доставили в баню. Ну, что в бане все должны быть голые, нас не удивило. Баня своеобразная: кругом кафель, цемент, лавочки мраморные, холод жуткий и вода только холодная. Если и были у кого вши, они точно все перемерзли.
Дальше на север на машинах через Чердынь в город Ныроб. Там впечатлила пересылка, рубленая вся из целых бревен. Забор высокий – частокол, даже нары не пиленые, а колотые вдоль плахи. Спать на них одно удовольствие, тем более без матрасов. Через несколько дней загрузили нас на баржу и потащили вверх по реке Вишера и дальше по Колве. Здесь впервые я услышал песнью про Колыму в тему: «Я помню тот Ванинский порт / И вид парохода угрюмый. / Как шли мы по трапу на борт / В холодные мрачные трюмы».
Лагерь, до которого нас доволокли, оказался не той масти, нас поселили в БУР (барак усиленного режима), чтобы не переломали нам ребра раньше времени. Там мы узнали, что отправят нас в зону, где строгий режим, на конную вывозку. В Чусовое отделение Ныроблага. Куда, собственно, мы в скором времени и отбыли по узкоколейке. Встретили нас нормально. Погода было отличная. На удивление перед воротами нас раздели до трусов. Все наши тряпки забрали и в зону загнали в чем мать родила, в трусах и в майке – на строгом режиме запрещена гражданская одежда. Нас привезли, а казенной робы не оказалось. Позже выдали нам кальсоны и нательную рубашку. Мы целый месяц болтались по зоне, как матросы с крейсера «Потемкин», в белых робах. Зато нас не водили на работу, чему мы были очень рады.
По виду зона была типичная: четыре барака и пищеблок, расположена на возвышенности, что осложняло жизнь комарам и мошке. По периметру колючая проволока – не затрудняла кругозора, но вид вокруг был какой-то тоскливый. Сколько видит глаз, одни пеньки. Видно, крепко поработала братва в свое время. Но мне праздное времяпровождение показалось много лучше, чем в детстве в пионерских лагерях.
Кто чем хотел, тем и занимался. Один скреб стеклом гвоздь – над ним посмеивались: мол, что-то у него с крышей. Но насмешки он игнорировал и выскреб настоящую иглу – к нему потом табунами за ней ходили. Много было умельцев, предпринимателей. Кто резал по дереву, кто писал на простынях лебедей да богатырей – получался ковер. Классно получались шкатулки, отделанные соломкой. Продукция шла даже на волю. Поразил меня еще гармонист. Он мало того, что классно играл, так еще подряд все, что называют музыкой. Вечерами заслушивались, собираясь на завалинке, а самое интересное, что и крысы выходили слушать. Поначалу их пробовали разгонять. Так они, разбегаясь, прыгали прямо через нас или бежали по спинам тех, которые сидели рядом друг с другом на завалинке. В итоге мы сами разбегались быстрее крыс. И решили их не гонять – пусть слушают.
