Лион Измайлов - Дорогие мои
– Вам пора выходить на сцену.
А Белла им:
– Как выходить? А где же «Классный Днепр при клёвой погоде»?
В последний день мы уже вместе выпили, сидели в её номере, и всё время приходили поэты и приносили ей стихи. А нам хотелось поговорить. И ещё нам должны были принести деньги за концерты. Деньги принесли, я эти деньги запрятал Белле под подушку, потому что пришёл очередной поэт. А дальше мы сидели, разговаривали, и каждые пятнадцать минут к нам входила дежурная по этажу. Она блюла нашу нравственность.
Наконец Белла не выдержала и сказала:
– Дорогая моя, вы зря нас стережёте, то, о чём вы думаете, мы могли сделать и в Москве.
В Москве мы очень редко, но видимся, и я всегда рад видеть Беллу Ахатовну.
Владимир Лаптев
Рассказывал Владимир Николаевич Лаптев – глава Ногинской администрации.
У него был знакомый академик, мануалист, который творил чудеса исцелений. Садился на спину человеку, находил неправильно стоящий позвонок, бил по нему, вправлял, и человек выздоравливал.
Лечил даже косоглазие.
Один его друг, Михаил Самуилович, повез его в Израиль:
– Отдохнем, а заодно и заработешь. Приехали. Академик каждый день, не разгибаясь, лечит, вправляет позвонки, к нему очередь. Наконец ему это надоедает, и он начинает отдыхать. И тут появляется какой-то тип и начинает умолять Михаила Самуиловича, чтобы академик принял двоих его сыновей. Им по 18 лет. Высокие, красивые, но косые. Врожденное косоглазие.
Он просит принять его детей. Академик упирается. Ему надоело работать, он хочет отдыхать. Наконец сердобольный папаша говорит:
– Плачу по 500 долларов за каждого, только пусть примет.
Академик соглашается. Приезжает папаша с двумя сыновьями:
– Начинайте.
Академик говорит:
– Сначала деньги, 1000 долларов за двоих.
– А вдруг ничего не получится? – начинает торговаться израильтянин.
– Верну деньги, – говорит академик.
Сошлись на том, что деньги дадут Михаилу Самуиловичу, и если не вылечат, то Михаил Самуилович вернет.
Но и тут израильтянин не смог расстаться со всеми деньгами. Он сказал:
– Давайте так, я даю 500 долларов, а там посмотрим.
Академик уходит с одним сыном в соседнюю комнату. Занимается с ним десять минут. Выходят. Сын не косой, с нормальными глазами. Михаил Самуилович отдает академику 500 заработанных долларов. Надо идти второму. Папаша в задумчивости.
– Послушайте, – говорит он, – вы за десять минут заработали столько, сколько я зарабатываю за день. Это так не годится.
Академик говорит:
– Ну, идите к обычному врачу, и пусть он его лечит год, и за каждый приём вы будете платить ему по 30 долларов, посчитайте, сколько будет за год, и никакой гарантии, что он вылечит.
– Нет, я всё-таки не могу, – говорит папаша, – за десять минут 500 долларов.
Они втроем уходят. Один сын с косыми глазами, другой – с нормальными.
Видно, дома шла большая война, потому что уже на другой день они пришли снова. Но академик жутко разозлился и сказал, что теперь он и за 5000 ничего делать не будет. Теперь папаша собирается приехать в Россию и всё-таки заплатить 500 долларов.
Сергей Шойгу
Декабрь 2000 года. Я пришел на телевидение. Раздал подарки разным людям и зашел к одному телевизионному начальнику. Начальника не было, был заместитель. По внутреннему ТВ показывалась запись выступления Сергея Шойгу.
Я понял, что мой начальник там.
– Они, наверное, сюда придут? – спросил я зама.
– Наверняка.
Через некоторое время они появились, Шойгу и начальник.
Шойгу протянул мне руку и, смеясь, сказал:
– Шойгу. Я сказал:
– Измайлов.
– Это, конечно, смешно, – сказал Шойгу, – мне и вам представляться.
Начальник пригласил Шойгу к столу, а мне сказал:
– Извини, нам надо кое-что обговорить.
Я подумал, что это ненадолго, и не взял свою сумку со всеми документами и всяким барахлом. Десять минут я просидел в приемной спокойно. Через пятнадцать стал нервничать. Дело в том, что ровно в 3 меня должна была ждать налоговый инспектор. Оставалось пятнадцать минут. Они тоже пролетели быстро. Я спросил секретаршу:
– Как мне быть, я там сумку оставил, а мне уже надо бежать.
Секретарша сказала:
– Да зайдите и возьмите свою сумку. Я вошел:
– Извините, мне только сумку взять, и всё. Они сидели за столом и пили коньяк. Шойгу сказал:
– Выпейте с нами. Я не удержался:
– Не могу, мне же начальник сказал, что вам надо поговорить.
Видно, лицо у меня было расстроенное настолько, что Шойгу сказал:
– Ну вот, обидели человека. Я вас прошу, присядьте с нами.
Я уперся:
– Нет, не могу. Меня через десять минуть человек будет ждать.
Начальник тоже стал уговаривать:
– Не обижайся, заговорились.
Я стоял на своём, но Шойгу, видно, поставил себе задачу не отпускать меня:
– Я вас прошу. Сегодня у нас юбилей.
– Какой юбилей?
– Десять лет МЧС.
Тут уж ничего не оставалось, как подойти. Мне налили. А я и пить не могу, потому что за рулем.
Шойгу говорит мне:
– Я вам сейчас пару анекдотов расскажу, вы их точно не знаете.
– А я вам десять расскажу, вы их не знаете, – похвалился я.
– Начали, – говорит Шойгу, и рассказывает анекдот. Посредине анекдота я говорю:
– Знаю.
– Чем кончается?
Я говорю, чем кончается, и начинаю свой анекдот, дорассказал до конца. Шойгу говорит:
– Я его знал.
– А что же не перебили?
– А я вежливый, – говорит он.
И мы хохочем, потому что он меня подловил. Хитрый Шойгу. Мы рассказали по анекдоту и разошлись.
Недели через две мы в ресторане за одним столом встретились с начальником, и, надо отдать ему должное, он напомнил этот случай и при всех извинился. А это с начальниками случается редко.
Валя Гецова
Я увидел эту девушку весной 1965 года. Был фестиваль искусств в МАИ, на нашем факультете «системы управления». Девушка показалась очень скромной, серьёзной и красивой. Она пыталась играть в какой-то студенческой миниатюре. Уже на репетиции было видно, что она очень волнуется. Я не осмелился подойти к ней, настолько она мне показалась красивой и недосягаемой.
Потом, уже через полгода, она мне говорила:
– Ты был с каким-то огромным портфелем и всем строил глазки.
– И тебе строил?
– И мне, но я не люблю таких, которые всем глазки строят.
На концерте они провалились. Она говорила очень тихо, её не было слышно в зале. Посреди миниатюры занавес закрыли. Мне эту девушку было очень жаль.
Потом я её иногда встречал в институте, но подойти к ней боялся.
Познакомились мы с Валей уже осенью, 15 сентября 1965 года. Я её остановил на улице и сказал, что давно хотел с ней заговорить, но не решался.
– Вы, наверное, сейчас торопитесь, дайте мне свой телефон, я позвоню.
Она продиктовала свой номер телефона.
Я записал: «Валя, фестиваль, 4 курс, Г68511, красивая».
Всё получилось очень просто. Позже она мне говорила, что запомнила меня с репетиций фестиваля и замечала всё это время в институте.
– И ты видела, как я на тебя смотрел всё это время?
– Конечно.
У меня с тех пор, с 66-го года, остался дневник. Дневник этот я писал уже после 9 января. Именно в этот день Валя Гецова погибла.
Дня через два после знакомства я позвонил Вале и пригласил её в Архангельское.
Она должна была идти к отцу в больницу и поэтому отказалась ехать со мной. Через день я позвонил снова:
– Вы теперь понимаете, какой я настойчивый?
– Да.
Я пригласил её на концерт оркестра Казанского авиационного института. Она согласилась. Дальше по дневнику. Мы сидели близко к сцене. Я спросил:
– Ты есть хочешь?
– Я обедала у одного парня. Он живёт на Соколе. В антракте я услышал про этого парня.
Ко мне подошел мой приятель Слава Куликов.
– Я видел, с кем ты здесь.
– Мне эта девушка нравится.
– Так она всем нравится. Только у тебя не получится ничего. Она с парнем четыре года встречается. Коля его зовут. Он на лошадях катается.
У казанцев один парень по фамилии Калина пел так здорово, что весь зал кричал и топал ногами от удовольствия. Парень этот лопоухий, некрасивый, но так живо и экспансивно пел, что его заставляли повторять каждую песню по два раза.
Через какое-то время я провожал Валю до дома. Мы сели на скамейке во дворе. Я взял её руку и поцеловал.
– Не надо, – сказала Валя.
Я ничего не ответил и продолжал целовать её руки. Она уже ничего не говорила, а только слегка отстранялась, и это было очень приятно.
Записи из дневника… Наивные такие описания, но я ничего не хочу менять и переписывать. Так я тогда думал, так записал, так оно и было. Я писал это всё спустя три месяца и всё помнил очень хорошо.
Кстати, Коля – это сын генерального конструктора Бабакина – доктора наук, академика, лауреата, директора огромного оборонного предприятия в Химках.
26 сентября.
Мы гуляли по парку Горького, я читал ей стихи Есенина:
