Константин Писаренко - Елизавета Петровна. Наследница петровских времен
Вот такой любовный треугольник образовался в России на вершине властной пирамиды. И все страдают. И Петр II, и Елизавета с Шубиным, и Остерман с Долгоруковыми. А как же? Ведь, согласно завещанию Екатерины I, законной наследницей престола является Елизавета Петровна. Годовалый голштинский принц Карл-Петер-Ульрих, сын покойной Анны Петровны, нареченный по протестантскому обряду, со дня крещения из очереди выбыл. Так что и Остерман, и Долгоруковы страшились политического воскрешения сущей бестии – Елизаветы – и лихорадочно искали способ воспрепятствовать тому. Ничего лучше сводничества не придумали. Всеми правдами и неправдами заставили подростка 30 ноября (11 декабря) 1729 г. обручиться с сестрой обер-камергера, Екатериной Алексеевной Долгоруковой, четвертой невестой императора. Со свадьбой спешили, как на пожар. Ну, конечно, дабы воздвигнуть противовес коварной цесаревне. Супругу императора в случае чего можно провозгласить преемницей.
22 декабря 1729 (2 января 1730) г. Джеймс Лирия констатировал очевидное: государь «сохраняет к принцессе всегдашнюю любовь». Поэтому Долгоруковы помешали царю прийти к Елизавете на день рождения 18 (29) декабря. Увезли за город охотиться на медведя. Под утро 19 (30) декабря вернулись. А в одну из следующих ночей отрок улизнул из дворца и примчался к тетке. Разговор быстро превратился в рев. Каждый зарыдал о своем. Мальчик о постылом браке с нелюбимой, девушка о всеобщей враждебности к ней. Прощаясь, Петр пообещал Лизе вскорости все «переменить». Исполнить клятву не смог или не успел. Подхватив где-то оспу в первой декаде января, юный император умер через полторы недели, в ночь на 19 (30) января. И невольно возникает вопрос: а не искал ли он, разочаровавшийся в четырнадцать лет во всем и всех, нарочно собственную погибель, выбегая едва одетым на «страшный холод», общаясь с кем-то из заболевших коварным недугом[8]?..
Под утро 19 (30) января 1730 г. Верховный тайный совет избрал императрицей герцогиню Курляндскую Анну Иоанновну, двоюродную сестру Елизаветы Петровны, ни по каким уставам и тестаментам права на престол не имевшую. Спрашивается, зачем господа власти предержащие так измучили двух детей, если, когда пробил час принимать трудное решение, почти без споров одобрили то, что и требовалось? Поразительно, но из всех «мудрецов» 1730 г. по-настоящему мудро поступила только Елизавета Петровна. Она прекрасно понимала, что с тем политическим багажом, какой заработала за истекшие два года, претендовать на «корону и империум Всероссийский» лучше не надо. Пусть бы закон всецело и защищал ее преимущество. Однако помимо закона существовало еще общественное мнение России. А оно всегда выше закона, потому что само и есть закон.
В январе 1730 г. мало кто в империи хотел видеть царицей Елизавету Петровну. Большинство давно и твердо вынесло ей вотум недоверия. Оттого Остерману, Долгоруковым и иже с ними не стоило дергаться, изводить царя очередным брачным замком на песке, ставить под удар княжну. Решили не допускать к власти дочь Петра, согласовали другую, более приемлемую для общества кандидатуру – и довольно… Никто бы не пикнул. А кто пикнет, потом пожалеет. Кстати, три дипломата – австрийский, голштинский, бланкенбургский – накануне рокового дня походатайствовали о принцессе и удостоились весьма холодного приема у первых лиц государства. Зато сама антигероиня не сочла нужным прерывать отдых в деревне и накалять страсти в столице приездом туда. В итоге выиграла она. Лидеры Совета в отсутствие возмутителя спокойствия затеяли реформу государственного строя, совершив ту же оплошность, что и цесаревна пять лет назад. Попытались порадеть о благе народном, не интересуясь мнением последнего. Закончилась попытка скверно. Реформаторов разогнали. Власть досталась наименьшему из зол – Анне Иоанновне.
25 февраля (8 марта) 1730 г. победительница при ободрении внушительной дворянской депутации разорвала «кондиции» – перечень прерогатив, изымаемых у династии в пользу Верховного тайного совета. 28 апреля (9 мая) 1730 г. в Успенском соборе ее короновали. Но прежде, 14 (25) апреля, в отдаленные родовые деревни выслали Долгоруковых, а 21 апреля (2 мая) сержанта Семеновского полка А.Я. Шубина вышибли из гвардии в звании гвардии прапорщика[9]. Оскандалившегося офицера выпроводили в отставку, и теперь он мог больше времени проводить возле возлюбленной.
Французский посланник Маньян в депеше от 23 марта (3 апреля) удивлялся тому, что Елизавета предпочла не вмешиваться в борьбу и в Москву из деревни приехала после избрания Анны Иоанновны. Хотя сам же и признавал далее, что «ея присутствие» ничем бы ей не помогло. Все равно бы избрали другую. Значит, горький урок 1728 г. не пропал даром, и дочь Петра поняла главное: в политике таланта для успеха мало, гораздо важнее заручиться общественными симпатиями. Проявив зимой 1730 г. уважение к мнению соотечественников, отвергавших с порога ее притязания, она сделала первый шаг к скорому политическому возрождению.
Ну а пока под видом мнимой или реальной «лихорадки» принцесса уклонилась от неприятной обязанности участвовать в коронационных торжествах. Продолжались они до 5 (16) мая 1730 г. Затем, 24 мая (4 июня), двор переместился на все лето в Измайлово. Цесаревна чередовала официальные мероприятия в свите императрицы с приватным досугом в дорогом Покровском, среди друзей и отпущенного на все четыре стороны фаворита. Не тогда ли в селе открылся домашний театр и на деревенских подмостках сыграли первую комедию?! Впрочем, даже если и сыграли, то уже в августе спектакли прекратились. Потому, что 1 (12) августа в Первопрестольную затем, чтоб посвататься то ли к самой царице, то ли к принцессе Мекленбургской (Анне Леопольдовне), примчался португальский принц Эммануэль. Однако молодой человек как увидел на приеме Елизавету Петровну, так и влюбился сразу именно в нее. Анне Иоанновне идея Остермана познакомиться с женихом из браганской королевской фамилии и без того не нравилась, а тут царица и вовсе рассердилась… Вот и пришлось цесаревне 15 (26) августа уехать не в облюбованное Покровское, а «миль за шестьдесят от Москвы», то есть в знаменитую Александрову слободу.
Благодаря книге историка Стромилова и поныне считается, что Елизавета Петровна в нынешнем Александрове Владимирской области скоротала большую часть опалы, выпавшей на московский период (1728–1731). Возможно, стоит все-таки взглянуть на карту и убедиться, что не очень удобно без автомобиля, в карете регулярно мотаться из конца в конец, преодолевая по сто верст в одном направлении. Заметим, до Троице-Сергиевой лавры гораздо ближе. Между тем и паломничество в обитель для двора – целое событие. Так что едва ли Елизавета Петровна посещала Александрову слободу часто и наездами. Скорее, редко, зато на длительный срок, от месяца и дольше. Чтобы не только по хозяйству распорядиться, но и в Успенском девичьем монастыре побывать, и помещиков-соседей навестить. Благо, в двух верстах от слободы, в усадьбе Крутце, доживал свой век опальный И.И. Бутурлин, поклонник Анны Петровны, а в десяти верстах, в селе Балакирево, постоянно отдыхал другой соратник отца – кабинет-секретарь А.В. Макаров.
Как знать, не в кабинете ли у кого-то из них, за неспешной беседой, возле шкафа или стеллажа с книгами и возникла у цесаревны мысль изучить политическую историю европейских стран последних двух веков? С целью разобраться и проанализировать заграничный опыт государственного управления, обнаружить причины прочности одних и зыбкости других монархий, вывести формулу оптимального политического поведения… Ведь активное пополнение Елизаветой собственной библиотеки узкоспециализированной литературой (политико-исторической) началось как раз на рубеже двадцатых – тридцатых годов. Впрочем, осенью 1730 г., даже при наличии вышеозначенного намерения, заняться его исполнением вряд ли удалось. Потребовалось защищать от внешней угрозы тихую «семейную» идиллию с Шубиным (сыновья прапорщика кем воспитывались, не отцом ли и «мачехой»?!).
К покровской затворнице воспылал страстью Густав Бирон, брат Иоганна-Эрнста Бирона, фаворита Анны Иоанновны, обер-камергера со дня коронации. Ориентировочно с середины октября курляндец повел атаку на даму сердца. По меткому выражению Лефорта, «мозолил глаза» великой княжне («a donne dans la Vue») навязчивыми ухаживаниями. Елизавета изворачивалась, как могла, сознавая уязвимость и свою, и, особенно, Шубина. Как ни маневрировала, как ни балансировала между «можно» и «нельзя», а неуступчивость в главном месяца через два, в декабре, привела-таки обоих к разлуке. Иоганн-Эрнст Бирон вспомнил, что прапорщик в отставке всего лишь де-факто. Де-юре «абшид» не оформлен. Посему молодому человеку без проволочек вручили предписание выехать к новому месту службы – в Ревель, в Дерптский гарнизонный полк. И, куда деваться, Шубин уехал. Густав Бирон возобновил «осаду», которую, похоже, быстро и прекратил. Елизавету спасла герцогиня Мекленбургская, сестра императрицы. Екатерину Ивановну встревожило чрезмерное внимание братьев Бирон к цесаревне. Заподозрив под ширмой любовной интриги политическую, в ущерб ее дочери (Анне Леопольдовне), она, видно, пожаловалась царице на распоясавшийся дуэт. Государыня ради сестры одернула старшего брата, тот приструнил младшего. Елизавета вздохнула с облегчением. Правда, ненадолго, ибо одного «чичисбея» сменил другой – камергер Трейден, брат жены Бирона. История с ним завершилась в июле 1731 г. Подкараулив цесаревну на прогулке в лесу под Покровским, он предстал перед ней с пистолетом в руках и обещал застрелиться, если не удостоится взаимности. Девушка, по словам Маньяна, «не одобрила его смелости».
