Геннадий Барабтарло - Сочинение Набокова
Согласно предположениям специалистов по творчеству писателя, в последнем романе Набоков описывает эротические сцены еще более откровенно, чем в «Лолите». Насколько эти описания важны для раскрытия темы романа, для полноты его содержания?
Хотел бы я знать, каким образом эти проницательные «специалисты по творчеству» могут предполагать что бы там ни было о книге, которой они пока не видели в глаза. Такая дичь невольно наводит на мысль об их настоящей специальности.
Если под «эротическими сценами» понимать не прогулки Эраста с Лизою, а описания осязательных отношений полов, то в «Лолите» таких сцен собственно две, поэтому ни на чем кроме нюха и слухов не основанное предположение специалистов о «еще более откровенно» к «Лауре» подходит только в том смысле, что там их на одну больше. И что тут значит «откровенно», когда общеизвестно, что у Набокова, в отличие от совершенно бездарных нынешних «натуралистов», все называющих своими именами (чаще всего блатными), нигде нет никаких именно откровенных картин этого рода, а напротив, все такие описания представляют собой более или менее плотно упакованные недосказания (в русских книгах) или иносказания (в английских, после «Незаконнорожденных»), фигуры речи для фигур тела. У него нигде на вас не скалится гнилое или непечатное слово, пометом которых пестрит теперь ничтожная проза в самых солидных американских литературных журналах, а в крайних случаях анатомической необходимости он пользуется не дегтярным или сальным или площадным термином, как это принято у поденных порнографоманов, уверенных, будто русский язык им родной, но научной латынью или славянизмом.
Необходимы или нет для художника этого рода описания, другой и очень далеко-ведущий вопрос (на который, если угодно, мой отдаленно-частный, предельно сокращенный ответ: обходимы). Но во всяком случае мы не можем знать наверное ни замысла, ни главной темы этого романа, ни толком его содержания, и поэтому не можем судить о том, что и как там могло бы обернуться и раскрыться.
Почему издатели приняли решение не разглашать тему и содержание последнего романа Набокова до выхода книги?
Вы вероятно не издателей книги имеете в виду, т. е. Кнонфа, Пингвина, Азбуку и остальных пятнадцать (они, конечно, не имели никакого права ничего разглашать), а сына Набокова, отдавшего книгу в печать.
Я пишу об этом довольно подробно в своем длинном послесловии к русскому изданию. Так как рукопись по воле ее автора подлежала уничтожению, то его вдова, хотя и не решилась этого сделать, не позволила профессору Бойду, имевшему доступ к домашнему архиву, напечатать в своей превосходной биографии Набокова даже схематическое изложение содержания неоконченной книги, как он того хотел. Но когда, много лет спустя, Дмитрий Набоков стал склоняться к опубликованию рукописи, он в некоторых своих интервью упомянул в самых общих выражениях основные сюжетные линии, которые можно разглядеть на сохранившихся записных карточках. Для чего ему было пускаться в детальные пересказы? Всякий кто захочет скоро сам прочитает «Лауру» и узнает не меньше того, что ему позволят способности, а иные даже и больше того, как это часто, к сожалению, бывает.
Между прочим, обложка русского издания может сбить с толку не ведающих о содержании книги: «Лаура» в названии набрана полувершковыми литерами, а «…и ее оригинал» мелкими. Однако собственно Лауру в книге редко встретишь, а ее оригинал — на каждом шагу, да и замужняя богиня на обложке — тезка именно оригинала, а не ее слепка.
Нужно сказать, что за несколько месяцев до выхода книги мне попадались в разных загогугленных углах совершенно одинаковые в своем однозвучном бормотании предположения о том, что в «Лауре» много автобиографического, и оттого-то еетакдолго не выпускали на волю! Источника этого гомерического вздора никто никогда не указывал, но я подозреваю, что то были все те же эротические специалисты. Без- стыжую ложь не следует опровергать, говорит блаж. 1ероним; не следует обличать и грандиозную глупость, все равно естественного она или умышленного происхождения.
Как вы считаете, этично ли поступили наследники Набокова, которые, вопреки завещанию писателя, не уничтожили черновики романа и довели его до печати?
«Довели до печати» звучит почти как «довели до плахи», тогда как дело обстоит наоборот: напечатав черновики, приговора именно не привели в исполнение. Но вы технически правы в том отношении, что между крайностями смертной казни и полной воли возможен вердикт, который можно назвать условным пожизненным заключением.
Набоков последние месяцы жизни лежал в лозаннской больнице и все надеялся, что успеет дописать начатое. На тот же случай, что не успеет, он велел жене сжечь уже написанное. По его смерти она все откладывала, не имея сил решиться уничтожить последнее, пусть и неконченное, сочинение мужа, которого считала небывалым, никем не превзойденным но мощи писателем. Потом этот тяжкий выбор достался в наследство их единственному сыну (который обо всем этом пишет в предисловии).
Кстати, любопытно: что если бы Толстой завещал графине Софье Андреевне сжечь «Хаджи Мурата» и «Живой труп», но она, овдовев, не решилась бы, а дочь Александра напечатала бы их в собрании под жутковатым названием «Посмертных художественных произведений» (М., 1911–1913) — многие ли сочли бы это неэтичным поступком? Набоков, как и Толстой, принадлежал к ничтожно малому числу над-нобелевских писателей (Толстой едва было не получил самую первую премию, в первый год двадцатого века, но, хоть и по другим причинам, провиденциально не получил). Такие художники встречаются на очень больших высотах, где воздух разрежен и где плотность населения один писатель на два или три поколения. Поэтому особенно трудно близким решиться на уничтожение даже и обреченной рукописи.
Что я тут считаю, совершенно безразлично: ни я, ни кто другой не может судить о том, этично или нет наследнику распоряжаться своим наследием так, как это ему разсудится за благо. Я знаю Дмитрия Набокова давно, и оттого знаю непосредственно, какой почтительной, редкой теперь любовью любил он своих родителей и с каким благоговением он чтит их память. В своем предисловии он пишет, что в некотором смысле они для него не мертвы, что он с ними советуется в важных случаях. Поэтому я думаю, что в этом деле он унаследовал от отца и должность судьи, и его нынешний приговор, отменяющий прежний, не может быть обжалован никем из публики.
3.Газета «Известия», 30 ноября 2009. Спрос на это интервью оказался там на десятом месте из сорока, ниже известия о том, что «От импортного мяса у всех растут усы», но выше статьи «Террорист с большой дороги». Вопросы предложила Наталья Кочеткова.
