Владимир Рекшан - Самый кайф (сборник)
– Смешно, – комментирую услышанное.
– Правда лучший в мире?
– Не знаю.
В начале сентября стояли теплые деньки. Отправился я с генералом Торопилой-богом в Москву, где тот собирался пиратским способом записать Дипака Чоундхури. Дипак, мастер индийской раги, приехал сыграть в консерватории и поработать с русскими последователями.
Ровно в восемь на сцене консерватории постелили коврики, на них сели индусы и европейского вида господин в рваном носке. Дипак начал дергать струны на ситаре, по таблу затюкал пальцами и молоточками индус по фамилии Босс, а я погрузился в грезы-мемории. Вспомнилась юность. Битлования и хиппования. Тягучая рага звенела как зубная боль. Хотелось плакать о прошедших годах и друзьях.
Концерт длился два часа. Зал был в восторге. Перед тем как сыграть на бис, Дипак что-то сказал европейцу в рваном носке, кивнул ободряюще. Европеец весь концерт дергал на инструменте две крайние струны, даже ладов не зажимал. Создавал переливчатый фон. Но Дипак разрешил. В последний бодрой раге европеец стал дергать и третью струну.
«Повезло парню, – позавидовал я, – с двумя струнами весь мир объездил».
Есть такой объемный микрофон – в виде человеческой головы. Генерал Торопило насадил «голову» на палку и, спрятавшись за сценой, держал ее над Дипаком Чоундхури. Жуткое зрелище. Но индус и глазом не моргнул.
Затем Дипака и таблиста Босса перевезли в Питер. Тут вокруг них скакали с бубенцами местные кришнаиты и кормили зрителей на концерте дрянными пирожками. В концертном зале возле Финляндского вокзала опять генерал Торопило появился с «головой» на палке.
После концерта Дипак глотнул пива, закурил «Мальборо» и произнес без интонации:
– Хочу в Бомбей.
Кришнаиты и индуисты засуетились и сгоряча купили знаменитому Дипаку билет до Москвы в общем вагоне. Чоундхури вошел в вагон и лег на койку среди толпы кочующих цыган. Кришнаиты и индуисты постарались исправить ошибку.
– Гуру, мы поменяем билет! – причитали почитатели. – Мы вас на руках донесем!
Но гуру Дипак лежал на матраце с банкой пива в руке и лишь отрицательно мотал головой. Тут же и генерал Торопило вертелся с головой-микрофоном на палке.
Когда поезд тронулся, гуру показал в окно Торопиле фигу.
– В Бомбей, – повторил Дипак.
В середине 90-х Торопило стал генералом-суперинтендентом лютеранских общин Санкт-Петербурга. Неподалеку от коней Клодта, в доме, где знаменитые сортиры, у Торопилы имелся религиозный полуподвал, расположенный по фасаду симметрично отхожему месту. Хотел там генерал Торопило открыть церковную лавку с рок-н-ролльным уклоном.
– Лучше гробами торгуй, – посоветовал я.
– Тогда бандиты набегут и зарежут, – отказался генерал.
– Тогда продавай унитазы. Будет у здания общая концепция.
– Противно это. Тут, между прочим, Лев Толстой жил. Вон его мемориальная доска.
– Тогда назови магазин «Кровь и тело Христовы». Булочная, а в ней кагор в розлив продают.
– А над этим стоит подумать, – согласился генерал.
* * *Андрей Тропилло, считающий себя живым богом, в очередной раз разорился. И стал бог сбагривать имущество. Мне он решил продать старинный «мерседес» за умеренные деньги.
– На ней, – сказало божество, – людей из ресторана в гостиницы возили. В Германии! Поэтому машина в приличном состоянии. Бери!
– Да зачем мне? – сомневаюсь.
– Тебе надо! – гипнотизирует Тропилло.
Едем в Купчино. Подъезжаем к гаражу. Вдруг на чистом небе собираются тучи и, когда Тропилло открывает гаражную дверь, раздается гром с недавно еще ясного неба.
– Предупреждение, – говорю я.
– Одобрение! – втюхивает Тропилло.
Теперь машина моя. До сих пор я в ней дырки заделываю. А на днях нашел под сиденьем пулеметную ленту немецких презервативов. Штук сто. Кажется, я купил публичный дом на колесах.
Не кормить и денег не просить
Если в апреле иногда бывает не очень, то в мае всегда хорошо. Ставлю точку и заглядываю в блокнот. Нет, это случилось восьмого апреля, а не восьмого мая! Тогда просто переписываю предложение… Если в мае иногда бывает не очень, то в апреле всегда хорошо. Погода стояла майская – вот мне и показалось…
Ночью накануне позвонил Шагин и заявил заговорщицким шепотом:
– Значит, так. Была инструкция – денег не просить и не кормить.
– Ладно, – соглашаюсь, – про деньги понятно. А почему не кормить?
– Не знаю. – Митя серьезен, как сто двадцать третье китайское предупреждение. – Про еду особенно настаивали.
– Если настаивали, то и не будем. А кого, кстати, не кормить-то? – догадываюсь я поинтересоваться.
– А ты не в курсе?
– А как я могу быть в курсе, если меня всегда держат в неведении!
– Да ты что! – Митя не верит. – Ты афиши в городе видел?
– Афиш навалом. Юморист какой-нибудь? Альтов типа Задорнов? Мне и без них смешно.
– Подожди! Эрик Клэптон прибыл на концерт! А завтра утром он приедет в «Дом на Горе»!
Я подумал, что Митя врет, но тут же поверил. Это должно было когда-то случиться. Что-нибудь подобное. Или Клэптон, или битлы, или еще какие-нибудь человечки из славной юности. Давно, совсем давно, черт знает когда, я выменивал пластинки с их лицами, носил под мышкой диски, помню пластинку группы «Крим» – трое красавцев в белых костюмах приветливо махали мне, девятнадцатилетнему. И вот домахались. Через тридцать лет с хвостиком пути пересекаются странным образом на плодородной ниве алкоголизма. Просветленного, то есть протрезвленного. Мы тут славно пропьянствовали треть века, а они там. Половина померла и там, и тут. А жить хочется всем, всегда и везде. Долгая история с участием американского миллиардера и алкоголика Лу, русского ньюйоркца Жени, продолжившаяся в поселке с финским названием Переккюля, что в часе езды от Питера на юго-запад…
Натягиваю кожаную куртку и в девять утра выхожу на перекресток, где меня ждет легковушка. Возле нее Макс – крупный мрачноватый мужчина с круглым лицом, перечеркнутым прокуренными усами.
– Привет, – говорю, а он:
– Привет, – говорит. – Поехали.
Втискиваюсь на переднее сиденье. На заднем – писатель Андрей Битов.
– Доброе утро.
– Доброе утро. – У писателя озадаченное лицо с пепельной щетиной. Эрик Клэптон не его песня, но и Битов участвует в алкоголизме как человек хоть и старый почти, но чувствующий нерв времени.
Мы катим по солнечному проспекту и выезжаем из города. Здесь окрестности еще помнят про зиму – даже на расстоянии видно, как холодна земля. Грязь поверхностна, словно изучение английского языка на скоротечных курсах или танцевальная любовь на вечеринке. Кое-где в канавах бело-черный недотаявший лед. За Красным Селом начинается бардак русских колдобин. Без них было бы скучно.
