Георгий Миронов - Короленко
Полтавский Совет рабочих и солдатских депутатов образовал Совет революции. Решительно, смело действовали большевики. Власть в городе перешла к ним. Комиссары Центральной рады были изолированы от народа, отстранены от руководства, им остался лишь путь политических авантюр — и они стали на него.
Большевики начали в Бресте мирные переговоры с немцами, а в это время Рада завязала с австрийцами тайные переговоры. Короленко с удивлением и негодованием увидел, что в качестве национального героя у сторонников Рады все яснее выступает фигура изменника гетмана Мазепы.
В конце января 1918 года пришло сообщение о прекращении войны с Германией и ее союзниками, подписанное именем Совета Народных Комиссаров Российской Федеративной Республики. Не успела улечься радость, как поползли по городу черные слухи. Зажиточные обыватели передавали их с радостью, со злорадством. Известно почти достоверно, что австрийцы предъявили большевикам ультиматум: очистить Украину в десятидневный срок, ибо у них-де заключен с Центральной радой мир и они желают обеспечить его действенность. Писатель негодовал: вот оно, настоящее мазепинство — предание интересов Украины, как части России, в руки вчерашних врагов. Рассказывавшие ликовали: вот вам, большевики, ответ на вашу социализацию капиталов. Хоть под защитой у чужеземного штыка, но карман будет целехонек.
Это было до конца буржуазное отношение к родине, и у русского писателя и патриота заныло, перевернулось в груди больное сердце: что же будет?..
И вот в конце марта 1918 года полтавчане услышали грохот орудий, ружейную и пулеметную перестрелку — к городу подходили оккупанты. К вокзалу прошла последняя красноармейская цепь — усталые, плохо одетые, плохо вооруженные люди. Может быть, среди них был и тот солдат, что когда-то стоял, позабытый, у склада?..
Стихла стрельба. Появились чужие шинели, зазвучал чуждый говор. Засновали гетманцы в своем опереточном одеянии.
Далеко на восток ушла Красная Армия.
«Тьма часто сгущается перед рассветом…»
В окнах звякнули стекла, и маленькая Сонюшка вздрогнула и прижалась к Короленко.
— Ой, дедя, стеяют! Ето даеко?
— Далеко, деточка.
Стреляют! У гетманцев всегда стреляют. В прохожих в ночные часы, в арестованных в ночные и дневные часы… В отличие от гетманцев немцы в городе стараются показать свою культурность, на улицах кланяются обывателям — и не стесняются откровенным грабежом деревни. Под их прикрытием выползают из щелей «бывшие» — от губернатора до чиновников особых поручений. Собрания рабочих запрещены, профсоюзы — тоже. В деревнях растет озлобление: под угрозой оружия берут все — гусей, кур, свиней, яйца, хлеб. Гетманцы организуют карательные экспедиции, отбирают бывшее помещичье добро и порют, порют… Кажется, пора отложить в сторону единственную отраду в это тяжелое время — «Современника» — и приняться за работу, которую Короленко делал когда-то в пору засилья царских чиновников, истязателей, палачей.
И вот в местной газете появилось несколько статей с протестом против действий немецко-гетманских властей. Тотчас приняли ответные меры — пришел в сопровождении немецких солдат гетманский офицерик для производства обыска. Крамольную газету, в которой были напечатаны статьи писателя, закрыли. По ложному обвинению арестовали и выслали в немецкий концлагерь зятя Ляховича. Как в «старое доброе время», посыпались анонимные угрозы. Передавали: заплечных дел мастера высказывают сожаление, что Короленко не попадает им в руки: «Вот мы бы натешились!» Все равно скрываться он не станет — много чести негодяям.
Массу душевных сил требовала в подобных условиях работа над «Историей моего современника». Летом 1918 года Владимир Галактионович читал домашним законченный 2-й том и отдельные главы из начатого 3-го тома. «До Иркутска еще не доехал. Пока пребываю в Вятской губернии, приближаюсь к Вышнему Волочку», — писал он Ромасю.
Однажды, когда свояченица Короленко Прасковья Семеновна писала под диктовку автора очередную главу, в дом вбежала какая-то женщина. «Дело дуже серьезное, касается Владимира Галактионыча, и отложить его нияк неможно».
— Я пришла сказать вам, — проговорила она, увидев писателя, — что вы должны немедленно скрыться. Приговорены к смерти двенадцать человек, и вы в том числе… Уезжайте куда-нибудь поскорее!
Короленко попросил свою доброжелательницу достать список остальных обреченных: надо предупредить их. Он ничего не сказал домашним. «Так, приходила по одному делу…» Никуда, разумеется, и не подумал скрываться. Если они осмелятся поднять на него руку, он сумеет достойно встретить все, что ему будет уготовано. Никто и ничто не сможет у него отнять веры в жизнь, в русский народ, даже в нынешние тяжелые, бурные и туманные времена. Тьма часто сгущается перед рассветом, и рассвет встает мглистый и бурный. И нельзя забывать старый клич одного из величайших представителей русской интеллигенции:
«Да здравствует солнце, да скроется тьма!..»
Тронуть старого писателя гетманцы не осмелились.
В Полтаве, как и в других городах Украины, образовалась Лига спасения детей, и Короленко избрали ее почетным председателем. В «Киевской мысли» писатель выступил с призывом «На помощь русским детям». Обращение перепечатали многие газеты.
Матери голодного Петрограда решились отправить детей в неведомо-опасный путь. Это была единственная надежда на спасение. Детям надо помочь! Эта работа, кроме спасения тысяч жизней, способна внести в нынешнюю ожесточенную политическую работу светлую струю того, что несомненно, непререкаемо, вечно. Пусть эта помощь русским детям станет откликом Украины братьям по крови, с которыми она делила горе и радость, волю и неволю, тягости и надежды в течение трех столетий. Неужели кто-нибудь на Украине возразит на это: «Геть. Це вражi дiты…», или: «У нас есть и свои голодающие дети…» Минуют же, наконец, когда-нибудь эти тяжкие дни. Пройдет и война, и междоусобие, и взаимная вражда братьев. История скажет свое слово о спорных вопросах, их разделявших. Но что бы она ни сказала о предмете спора — одно можно предсказать безошибочно; если Украина приютит и поможет умирающим от голода детям северной столицы, то этот факт сам по себе такой простой и ясный, засветится над ужасами и тьмою этого мрачного времени. И его истинное значение ни для кого не станет спорным…
Так писал Короленко.
Выступить против деятельности Лиги по спасению «большевистских детей» не решились даже гетманцы.
