Андрей Воронцов - Шолохов
— Я уже подробно рассказывал в этом заведении, и не раз, о моем участии в тогдашних событиях. Так что скрывать мне нечего. Казнь описана вами близко к тому, что происходило в действительности. Но если под отрядом Петра Мелехова вы имели в виду базковскую сотню Харлампия Ермакова, то базковцы, в отличие от ваших татарцев, не дали ни одного добровольца для приведения приговора в исполнение.
— Мне хотелось бы знать, как сложилась ваша судьба после апреля 18-го года.
— Вплоть до начала 20-го года воевал в Белой армии, отступил от Новороссийска с Деникиным, а потом сдался под фамилией Евлампьев, вступил в Красную армию, дослужился до командира эскадрона, — по-военному кратко рассказывал Сенин. — После окончания польской кампании стал следователем особого отдела Блиновской дивизии. В 21-м году был опознан в Ростове жителем станицы Боковская Мелеховым и арестован.
— Мелеховым? — переспросил Михаил.
— Да, Мелеховым, — усмехнулся Александр Степанович. — Бывают такие совпадения… Я, когда начал читать ваш роман, подумал: не тот ли? Но, судя по всему, не тот. Трибунал приговорил меня к расстрелу. По всероссийской амнистии 23-го года я был помилован и сослан на Соловки. В октябре 26-го года меня досрочно освободили за примерное поведение. Вернулся в Боковскую, стал учителем в школе второй ступени. В начале 27-го года был арестован по делу Харлампия Ермакова. Но я с ним после 18-го года даже не встречался. Тогда меня вновь стали допрашивать об участии в казни подтелковцев… Тем не менее по окончании следствия я был отпущен на свободу.
— Так это правда? — удивился Михаил. — А я думал — байки. Отчего же вы, если к вам проявили такое снисхождение, повели борьбу против советской власти?
Сенин внимательно, исподлобья посмотрел на Шолохова своим тяжелым взглядом, словно читая его мысли. Он вдруг чему-то мрачно улыбнулся и скороговоркой сказал:
— Оттого, что я стал тогда их секретным сотрудником. Я создал им «Союз освобождения Дона», набирал туда всякую мелочь. А теперь я им нужен как глава «Союза». Меня убирают…
— Молчать! — заорал Резник. С грохотом опрокинув кресло, он подскочил к Сенину и ударил его по лицу. Сенин, оскалившись, неожиданно боднул Резника головой в тощий живот. Илья Ефимович охнул и сложился пополам, схватившись руками за край стола.
— Охрана! — завизжал Ауэрбах, пулей вылетая из кабинета.
В приемной загремели подкованные сапоги, вбежал конвой с винтовками, двое дюжих ребят с синими петлицами. Один из них залязгал затвором, уставив ствол с примкнутым штыком почему-то на Михаила, другой, размахнувшись, хотел двинуть прикладом по шее Сенину, но Александр Степанович увернулся и мягко упал со стула на пол, крутанулся с боку на бок и очутился под массивным столом для заседаний. Конвоир, матерясь, стал яростно тыкать штыком под столом, но оттуда вдруг высунулась цепкая рука Сенина, схватила винтовку за ствол и рывком вырвала из его рук.
— Эй, отдай винтовку! — растерялся служивый.
— Зачем, если ты не умеешь ей пользоваться? — издевательски спросил из-под стола Сенин.
Резник с наганом в руке отскочил к стене и потихоньку пробирался к выходу. Михаил, разинув рот, по-прежнему сидел на своем месте, а второй солдат все так же держал его на прицеле.
— Управление, в ружье! — вопил в коридоре Ауэрбах. Грохотали сапоги. В кабинет чекисты не вбегали, а занимали позиции сбоку от распахнутых дверей, целя из винтовок и наганов в бедного Шолохова, потому что сидящий под столом Сенин не был им виден. Резник встретился взглядом с Михаилом и внезапно пришел в себя.
— Отставить! — зло сказал он. — Обвиняемый Сенин, ваше сопротивление бесполезно. На окнах решетки, входы и выходы перекрыты. В винтовке всего пять патронов. Не усугубляйте свою участь попыткой побега.
— Прошу занести в протокол, — издевательски отвечал из-под стола Сенин, — что я не совершал попыток побега, а ответил на рукоприкладство будучи в состоянии аффекта. Это первое. Второе. Я готов сложить оружие, которым ваш боец пользовался столь нерасчетливо, если вы мне обещаете при свидетеле, Шолохове Михаиле Александровиче, больше не избивать меня. Не то я заберу пятерых из вас с собой в иную юдоль, стрелок я отменный. Я не для того подписал все признания, чтобы вы перед смертью превратили меня в кровавую котлету. Хотите расстреливать — пожалуйста, но без издевательств.
Резник кинул злобный взгляд на Михаила.
— Товарищ Шолохов, прошу покинуть помещение! — резко сказал он.
— Э, нет! — возразил Сенин. — Никто не двигается с места. Я сказал: он мой свидетель.
— Моего слова вам достаточно? — спросил взбешенный Резник.
— Конечно недостаточно! Но больше-то никакого не предвидится. Отдайте своим приказ.
— Обвиняемого Сенина никому не трогать, — процедил сквозь зубы Илья Ефимович.
— Громче!
Выпучив в ярости свои налитые кровью глаза, Резник повторил громче.
— Предупреждаю: другой раз загрызу кого-нибудь за побои зубами. Или придумаю еще что-нибудь похуже. — Сенин выбросил винтовку из-под стола, а следом за ней вылез сам, встал рядом с Михаилом.
— Вот видите, я же обещал ответить на любые ваши вопросы, — сказал ему он, улыбаясь одной стороной рта.
— Увести! — прохрипел Резник.
Есаул взял руки за спину и кивком головы указал конвоирам на дверь:
— Пошли, что ли?
— Нет, ты винтовку отдай, — сказал незадачливому конвоиру Резник, вырвал ее у него из рук и сунул одному из чекистов, только теперь просочившемуся в кабинет.
— Прощайте, господин Шолохов! — не оборачиваясь, громко сказал с порога Сенин. — Больше уже в этой жизни не увидимся. «Тихий Дон» хороший роман, пусть и из жизни хамья. Осужденные на смерть не врут.
— Поторапливайтесь! — крикнул Резник.
Но быстро увести Сенина не удалось. В глубине приемной, как хорошо видел в открытые двери Михаил, залег у «максима» целый пулеметный расчет, и теперь «номера» суетливо увозили стучащую колесиками по паркету машину, чтобы очистить путь Сенину с конвоем.
В кабинет вошел трусливо поглядывающий на Резника Ауэрбах, закрыл двери.
— Где ваше оружие, товарищ Ауэрбах? — резко спросил Резник. — Вы так и не обнажили его? Хорош чекист, ничего не скажешь! Может, мне секретаршу вместо вас взять?
— Но я же поднял управление в ружье, — лепетал Ауэрбах.
— Да плевал он на ваше управление! Опозорились перед классовым врагом, бегаете, как заяц!
Тяжелый взгляд Резника, блуждающий по кабинету, остановился на Шолохове. Тот как ни в чем не бывало собирал свои записи.
