Борис Тененбаум - Великий Наполеон
В этом письме, помимо содержания, есть еще одна интересная деталь, о которой его автор не знал. Его столь раздраженное послание Ермолову датировано 15 июля 1812 года. Война началась в ночь на 24 июня. Следовательно, шел 22-й день после начала военных действий. А Наполеон по своему плану на окружение и разгром 1-й русской армии отводил ровно 20 дней. Барклай уже нарушил военное расписание французского наступления – и его армия была цела.
Багратион этого, конечно, не знал. И за неделю до письма к Ермолову написал Аракчееву следующее:
«…Я ни в чем не виноват… растянули меня сперва, как кишку, пока неприятель ворвался к нам без выстрела, мы начали отходить неведомо за что. Никого не уверишь ни в армии, ни в России, чтобы мы не были проданы. Я один всю Россию защищать не могу. Первая армия тотчас должна идти к Вильне непременно, чего бояться? Я весь окружен и куда продерусь, заранее сказать не могу… Я вас прошу непременно наступать… а то худо будет и от неприятеля, а может быть, и дома шутить не должно. И русские не должны бежать. Это хуже пруссаков мы стали… но вам стыдно… Я не имею покоя и не вижу для себя, бог свидетель, рад все сделать, но надобно иметь и совесть и справедливость. Вы будете отходить назад, а я все пробивайся. Если фигуру мою не терпят, лучше избавь меня от ярма, которое на шее моей, а пришли другого командовать. Но за что войска мучить без цели и без удовольствия…»
Задним числом понятно, что распределение войск между 1-й армией Барклая де Толли и 2-й армией Багратиона оказалось очень удачным. У Багратиона войск было вдвое меньше, чем у Барклая, и напасть на врага он не мог при всем желании – у него просто не было достаточного количества войск, и ему волей-неволей приходилось отступать.
A Барклай де Толли отступал, потому что был убежден в том, что время и пространство – наилучшая на данный момент защита. Французская армия несла огромные потери, число отставших и больных было даже больше, чем в русской армии, – обозы не поспевали, жара, сменяемая проливными дождями, сделала дороги еще хуже, чем они были обычно, а тщательно продуманные меры Наполеона по организации «транспортных батальонов», как оказалось, содержали множество просмотров. Вот только один пример: он отдал предпочтение большегрузным повозкам, запряженным четверней, перед более легкими, запряженными парой лошадей. В основу расчетов был положен неоспоримый факт: четверня двигала повозку, нагруженную полутора тоннами груза, a пара – повозку, нагруженную 750 кг груза, двинуть не могла. Поэтому, в целях сокращения потребного числа лошадей и наилучшего использования транспортных возможностей, были избраны тяжелые возы.
Но вот грязь, делавшую дороги после сильных дождей непролазным болотом, он не учел совершенно…
А пополнить запасы на месте, как привычно было делать и в Италии, и в Германии, и даже в какой-то мере в Польше и в Испании, оказалось невозможно – слишком бедна была местность и слишком большое число людей надо было прокормить. В общем, Великая Армия двигалась куда медленнее… и чем хотелось Наполеону, и чем им планировалось.
25–27 июля Багратион, преследуемый французами, перешел со всей своей армией через Днепр.
VIII
То, что Наполеон называл «второй польской войной», могло закончиться в Витебске, где-то в первых числах августа 1812 года. Барклай де Толли был вынужден отделить 25 тысяч человек на помощь Витгенштейну, прикрывавшему дороги на Петербург, а сам повел главные силы 1-й армии к Смоленску. Наполеон сделал тут операционную паузу, оценивая ситуацию. Он мог избрать одну из трех возможностей:
1. Идти на Петербург, оставляя армию Барклая у себя на фланге, с перспективой на то, что к ней на помощь подойдет Багратион.
2. Идти на Смоленск, преследуя Барклая и отправив на Петербург небольшой отряд для демонстрации.
3. Окончить кампанию 1812 года, остаться в Витебске на зиму и возобновить боевые действия весной 1813-го.
Вот эту, третью возможность он рассматривал очень серьезно. Но, подумав, решил все-таки преследовать Барклая, в надежде догнать его до того, как он соединится с Багратионом.
Северное направление было оставлено на двух маршалов – Удино и Макдональда. Ho корпус Удино был отброшен обратно к Полоцку – его не поддержал действующий в Прибалтике корпус маршала Макдональда. А не поддержал он его потому, что маршал – согласно его официальным объяснениям – был занят осадой Риги. А если отложить в сторону объяснения официальные, а принять во внимание объяснения неофициальные, но куда более реальные, – он не доверял своим войскам. Его корпус на две трети состоял из подчиненных ему пруссаков, которым он не верил, а на треть – из смеси немецких контингентов, в смысле лояльности тоже довольно шатких, и поляков, которые были верны, но неопытны и немногочисленны.
У его оппонента, Витгенштейна, тоже были проблемы с его войском – ему придали большое число ополченцев, так называемых «ратников». Тут опять есть смысл поговорить о «многослойном» тексте Е.В. Тарле. Вот что он пишет об этом ополчении, опираясь на записки Толя, служившего у Витгенштейна:
«…Ополченцы нисколько не уступали регулярным войскам в храбрости, упорстве, ненависти к врагу. Вот характерный случай. Витгенштейн приказывает пехоте отступить. И вот что произошло, по словам очевидца: «Регулярные войска тотчас же повиновались, но ополчение никак не хотело на то согласиться. «Нас привели сюда драться, – говорили ратники, – а не для того, чтоб отступать!» Сие приказание было повторено вторым и даже третьим адъютантом, но ополчение не хотело и слышать этого. Храбрые ратники, незнакомые еще с воинской подчиненностью, горели только желанием поразить нечестивого врага, пришедшего разорять любезную их родину».
Дело дошло до того, что сам командующий северным фронтом Витгенштейн должен был примчаться уговаривать ополченцев. Не стрелять же было в них? Обратимся снова к рассказу очевидца: «Наконец, приезжает и сам генерал. «Ребята, – говорит он, – не одним вам драться с неприятелем! Вчера мы его гнали, а сегодня моя очередь отступить. Позади вас поставлены пушки; если вы не отойдете, то нельзя будет стрелять». «Изволь, батюшка, – отвечали они, – что нам заслонять пушки, а от неприятеля не отступим!»
Ну, как сказано у Е.В. Тарле, «…Витгенштейн их все-таки уломал…», и они отошли. А уж после артиллерийского огня, по словам Толя, двинули и ополчение на французов:
«…Ратники подобно разъяренным львам бросились на неприятелей и не замедлили нанести им знатную потерю…»
Таким образом, в слое текста «номер 1» говорится о том, какими замечательными воинами оказались ополченцы, что хорошо согласуется с указаниями свыше о необходимости отображать «…высокий патриотический дух…».
