Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9
— Там может быть с ними несколько других женщин, — говорит он мне.
Поскольку его замечание правильное и нет никого, кто мог бы взять на себя это поручение, поскольку Годар ни за что не хочет в это ввязываться, я решаюсь сам отвести человека в дом в час, когда я буду уверен, что все мошенницы будут вместе в гостиной. Я сказал ему быть в восемь часов на улице Данмарк, имея в своем распоряжении фиакр, и войти, как только он заставит открыть дверь. Я заверил его, что зайду в тот же момент и что я опознаю их ему сам; и дело было таким образом исполнено. Он вошел в гостиную с одним из своих сбиров, в сопровождении меня. Я указал ему сразу на мать и двух теток, затем я удрал, так как появилась Шарпийон, одетая в траур, спиной вперед, по которой я лишь скользнул взглядом, и меня напугала. Я полагал и чувствовал себя победителем, но рана еще была свежа, я не знал, что будет, если в этот момент она додумается броситься мне на шею и попросить у меня милости для своей матери и своих теток. Как только я увидел их, тронутых могущественным жезлом правосудия, я ушел, вкушая радость отмщения, почти уверенный, что они не найдут залога; их коты были там, окаменевшие.
Удовольствие мести велико, и счастливы те, кто его вкусит; но не таковы они, когда его желают. Человек счастливый невозмутим и не знает ненависти, не думает о мести. Озлобление, с которым я заставил арестовать этих трех женщин, и страх, с которым я вышел из их дома, как только увидел их дочь, показывают, что я еще не был свободен. Чтобы им стать, мне нужно было забыть ее.
На следующее утро пришел ко мне Гудар, очень веселый, с признаками довольства на лице. Он сказал, что то, что я набрался храбрости сделать, говорит, что либо я излечился от моей страсти, либо, что я влюблен, как никогда. Он пришел от Шарпийон, где застал только бабушку, в унынии, которая советовалась с адвокатом.
Он сказал мне, что пришел к женщинам как раз тогда, когда я оттуда вышел, и оставался там до момента, когда они должны были решиться позволить отвести себя к держателю моего билля. Они не хотели туда идти; они настаивали, что следует ждать до следующего дня, когда они были уверены, что найдут залоги, и их два молодчика достали шпаги, чтобы защитить их от этого человека, используя силу; но бравый сбир их разоружил и понес их шпаги вместе с собой и с тремя пленницами. Молодая девушка хотела идти с ними, чтобы составить им компанию; но она их оставила, чтобы сделать все возможное, чтобы избавить их от тюрьмы. В ожидании человек оставил их под стражей у себя.
В заключение Гудар мне сказал, что, в качестве друга, он нанесет им визит, и что если я хочу прийти к соглашению, он охотно послужит посредником. Я поблагодарил его и сказал, что единственным средством выйти из-под ареста будет для них вернуть мои деньги.
Протекло пятнадцать дней, как я не слышал больше об этом деле. Никаких протестов с их стороны, и никаких предложений об урегулировании. Шарпийон ходила каждый день обедать с ними, и это она их содержала. Это должно было стоить ей дорого, потому что они занимали две комнаты, и жестокий хозяин не разрешал им ходить есть наружу. Если бы они не согласились, он отправил бы их в Кингспенч. Гудар мне сказал, что Шарпийон заявила своей матери и теткам, что она ни за что не решится пойти просить меня вернуть им свободу, хотя уверена, что стоит ей только поговорить со мной, чтобы заставить меня делать все, что она захочет. Я был в ее глазах самым мерзким из всех монстров. Я ходил почти каждый день повидать мою дочь, и ко мне вернулась вся моя веселость.
В эти две недели я напрасно искал Эгарда повсюду, и был, наконец, приятно удивлен, увидев его входящим ко мне утром, с дружеским видом и улыбкой.
— Где вы, наконец, прятались? — сказал я ему. Я вас напрасно искал повсюду.
— Это любовь, дорогой друг, держала меня в своих сетях. Я принес тебе деньги.
— С какой стати?
— Со стороны девиц Аупурже. Дай мне квитанцию и необходимые документы, потому что я должен сам отнести их в руки бедной Шарпийон, которая две недели только и делает, что плачет.
— Я знаю ее рыдания; но я восхищен ею, что она выбрала в качестве защитника того, кто помог мне вырваться из ее цепей. Она знает, что я тебе обязан жизнью?
— Она знала только то, что мы были вместе в Ренела ночью, когда ты увидел ее танцующей, в то время, как полагал мертвой; но она все узнала от меня, когда со мной познакомилась.
— Она наверняка будет стараться настроить тебя так, чтобы ты говорил со мной в ее пользу.
— Отнюдь нет. Она рассказала мне, что ты чудовище неблагодарности, потому что она тебя любила и дала тебе настоящие свидетельства своей нежности; но теперь она тебя ненавидит.
— Слава тебе, господи! Но это странно, что она влюбила тебя в себя, чтобы использовать для своей мне мести. Дорогой друг, она тебя обманывает, потому что это тебя она наказывает.
— Это в любом случае сладкое наказание.
— Я желаю тебе счастья, но береги себя.
Эгард выдал мне 250 гиней, и я обнулил письменно мои обменные письма и все мои претензии. Он ушел довольным. После этого события, не должен ли я был считать все это дело оконченным? Я напрасно льстил себя надеждой.
В эти дни г-н наследный принц Брауншвейгский, сейчас — правящий герцог, женился на принцессе Августе, сестре короля. Городской совет решил сделать его английским гражданином и дать ему соответствующие полномочия; гильдия золотых дел мастеров приняла его в число своих членов по представлению лорд-мэра и эшевенов, вручив ему диплом в золотой туфле. Этот принц, первый джентльмен нашего мира, добавил этот новый блеск своей знатности, насчитывающей четырнадцать веков. По этому случаю миледи Харрингтон дала Корнелис 200 гиней. Та предоставила свой дом в Сохо Сквер повару, который дал бал и ужин на тысячу персон, по три гинеи с головы. Там были супруг, супруга и вся королевская фамилия, кроме короля и королевы. Я был также в числе приглашенных, за свои три гинеи, но стоя, с шестью сотнями других, поскольку за большими столами в зале место было только для. Я видел миледи Краффтон, сидящую рядом с герцогом Кэмберлендским, которая удивила всех других дам прической без пудры, которая спускалась не завитыми волосами до середины лба. Дамы издавали возмущенные возгласы против такой прически. Они говорили, что она неразумна, она сошла с ума, поступила абсурдно, достойна быть освистанной, так как она себя изуродовала; но менее чем через шесть месяцев прическа а ла Крафтон стала всеобщей; она пересекла море и распространилась по всей Европе, где она царит до сих пор, потеряв, однако, вопреки всякой справедливости, свое имя. Это единственная мода, которая может похвастаться возрастом в тридцать четыре года, несмотря на то, что была освистана при рождении. Наблюдая зрелище, не следует доверять первому впечатлению. Оно часто бывает ошибочным. Множество прекрасных пьес английского и французского театров провалились после первого представления.
