Всеволод Гаккель - Аквариум как способ ухода за теннисным кортом
Когда мы вернулись на Родину, ко мне пришли почти все ребята из нашей команды решать, что делать дальше. Меня все ждали и надеялись, что я что-нибудь придумаю. Но я знал, что все кончено, я не стану бороться за это место, для меня игра закончилась. Хотелось устроить заключительную акцию, во время которой раздать валики и кисти и покрасить стены в салатный цвет, которым они были выкрашены к моменту нашего появления в Молодежном центре, и таким образом стереть матрицу. Но с новыми хозяевами не хотелось вступать ни в какие переговоры, и это естественно не получилось. Саша Кострикин уговаривал нас не забирать вещи, дескать не все ещё потеряно. Он работал в Мэрии и рассчитывал на поддержку Собчака. Но мы всё-таки решили собраться и уехать. Обидчики дали нам на это три дня. Понятно было, что они не станут использовать наш интерьер в своих целях, но мы всё равно купили несколько банок краски, и Лена с Лёшей Михеевым стали закрашивать созданные Лёшей фрески. Это было не легко. Да и для того, чтобы это сделать тщательно, нужна была бочка краски и вообще это огромная работа, которую трудно выполнять только ради принципа. Они сломались, заляпали стены кое-как, и на этом мы закончили. Все скамейки и ноги Комсомолки мы вынесли в садик напротив. А неподъемные железобетонные ноги Матроса мы смогли вытащить только на тротуар перед входом. Я туда больше не ездил, но говорят Матрос исчез на следующий день, видимо он воссоединился со своей половиной, а скамейки растащили по соседним дворам.
Собчак действительно тормознул деятельность этой организации и пообещал Кострикину, что после выборов он разберется. Но он не удержался в кресле, а через некоторое время своего кресла лишился и Саша Кострикин.
«Химера» приступила к записи альбома на «Мелодии». Я уговорил Ершова в процессе записи организовать видеосъемку. Он согласился, и я сговорился с Сашей Розановым, помочь нам в этом. Саша как раз только что получил грант от Фонда Сороса на съемку фильма о петербургской независимой музыке. Также мы с «Химерой» предприняли поездку в Москву на фестиваль «Учитесь плавать». Это был реальный шанс для группы мелькнуть в московской тусовке. У группы не было своего звукорежиссера, и я уговаривал поехать Андрея Алякринского, который хорошо знал звук этой группы. Но Андрюша поехать не смог, и с нами поехала Ольга Ходаковская. Она тоже хорошо делает звук, но в той ситуации требовалась мобильность. Надо было отстроить звук группы в течение получасового саундчека, а потом быстро перестроиться во время короткого перерыва, и Ольга немного растерялась. В результате группа не прозвучала, и её выступление никого не впечатлило.
В этот момент до меня дошел слух о болезни Курёхина, но я несколько дней не мог дозвониться до Насти. Дозвонившись один раз до её родителей, я узнал, что ему сделали операцию, и сразу же поехал к нему в больницу. С этого дня я уже не мог думать ни о чём другом. Хотелось верить в то, что ещё что-то можно сделать. Во второй раз в жизни я соприкоснулся с ужасом ситуации, когда на твоих глазах умирает близкий человек. Хотелось быть рядом с ним и хотелось просто убежать. Хотелось помочь Насте, которая цеплялась за любую ниточку, которая давала надежду. Но эти ниточки обрывались одна за одной. Она неотступно дежурила у постели Сергея и, когда она совсем валилась от усталости, её сменял «профессор» Волков. Он был близким другом Сергея, с которым они познакомились в то время, как я углубился в свой клуб, и мы с ним почти не были знакомы. Но в эти тяжелые дни мы очень сблизились. Также, приходя в больницу, я неизменно встречал Сережу Дебижева, которого тоже ноги сами приносили туда. В какое-то время Сергею стало чуть легче и его перевели в Кардиологический центр на улице Пархоменко. Там его постоянно навещали друзья, и в день его рождения мы устроили настоящую вечеринку с шампанским, конфетами и пирожными. Но, выходя из больницы, все ревели горючим слезами.
К нему приходил его старый знакомый священник, отец Константин, настоятель храма Спаса Нерукотворного Образа, и после этого Настя решила крестить Федю, их сына, которому было только полтора года, и решила покреститься сама. Сергей захотел, чтобы я был крестным его сына. И хотя я зарекся больше не брать на себя такую ответственность, тут у меня не было выбора и у меня появился ещё один крестник.
В эти дни в Россию должен был приехать Дэвид Боуи, и Артем Троицкий предложил мне встретиться с ним и протусоваться, пока он будет в Петербурге. Было даже запланировано открыть Эрмитаж в выходной день, чтобы он мог побродить по нему в одиночестве. Я же не знал, что с ним делать, и хотел привести его в больницу к Курёхину, я считаю, что это лучшее, что он мог в этом городе увидеть. Но в последний момент все сорвалось. Я получил факс от Иры Шумович, которая сотрудничала с Антеей Ино, что в Токио, откуда Дэвид должен был лететь в Петербург, произошла катастрофа, и рейс отменили. Он просидел там лишний день и полетел прямо в Москву. Я не был в настроении ехать в Москву на его концерт. Но Настя попросила меня выполнить несколько поручений, и я решил поехать. На концерте в Кремле был весь бомонд, Боуи был в плохом настроении, но концерт оказался блестящим, особенно по сравнению с тем, на которым я был раньше. Я был переполнен эмоциями, а на песне «All The Young Dudes» просто расплакался. Но этого по счастью никто не видел. Единственным человеком, который в этот момент был способен меня понять, оказался Миша Шишков, которого я встретил на выходе в таком же состоянии. Приехав домой, я сразу же поехал к Курёхину в больницу. Он очень сожалел, что сам не мог поехать и с нетерпением ждал рассказов о концерте.
Меня снова позвали на Форум Лидеров Бизнеса Под Эгидой Принца Уэлльского в Будапешт. Я ехать не хотел – клуб закрыт, и я больше не могу представлять этот проект. Но они настояли, потому что к этому времени последняя группа закончила обучение, и всем должны были вручать дипломы об окончании. Я приехал в Будапешт, и его красота в это раз меня нисколько не тронула. Три дня я провел в полузабытьи, не участвуя в происходящем. И конечно же была заключительная вечеринка, но я больше не пел про трактористов, а просто пошел спать.
Когда я вернулся, то Курёхина перевели в Покровскую больницу прямо напротив ДК Кирова, где был офис «Куриццы». Я ехал на велосипеде в больницу, после этого заходил к Ершову и ехал дальше в студию, где писалась «Химера». И так меня мотало целыми днями. У «Химеры» была мощнейшая программа, и группа находилась в блестящей форме. Андрюша с Сашей Докшиным увлеченно делали свое дело, и мне было приятно наблюдать за тем, что все эти люди знают, что делают. И Саша Розанов снял на видео несколько смен звукозаписи. Но я не мог сконцентрироваться на происходящем, и мои мысли были о другом. Через какое-то время Лёша Ершов, будучи продюсером, стал давать советы, каким ему хотелось видеть их альбом. Он говорил, что альбом слишком тяжелый и надо добавить несколько акустических песен. Я стал протестовать и приводить доводы в защиту того, что группа знает, что делать. Но Ершов настоял на том, чтобы они всё-таки записали несколько спокойных песен. Материала получалось на два альбома, и я не понимал, как из этих разных песен можно склеить один. Лена меня поддержала, но группе похоже было всё равно. По завершении записи мы решили сделать концерт «Химеры» в Молодежном театре на Фонтанке, и Саша Розанов отснял весь концерт на две камеры, а мы сделали запись на DAT магнитофон прямо с пульта. Лёша Ершов предложил Андрюше влиться в «Куриццу», и Андрюша с готовностью согласился. Также туда поступили на службу Шурик Рунёв и Ольга Ходаковская, и какое-то время все динамично развивалось. Курицца выпустила альбом «Югендштиля» и «Улиц» на CD, но с «Пауками» оказалось сложнее. Пока было непонятно, как будет с продажами альбомов первых двух групп, и Ершов не рисковал выпускать «Пауков» на CD, а ограничился лишь кассетами. «Пауки» немного обиделись, в этом была дискриминация. Но продюсер оставлял за собой право решать. Мы не заметили, как вступили в капиталистические отношения, предусмотренные контрактом.
