Манфред фон Браухич - Без борьбы нет победы
Я остолбенел! Мой старый друг, играя на моей разлуке с женой, вздумал распродать меня в розницу и склонить меня к подленькому предательству моих убеждений. У меня пересохло во рту, и я залпом выпил большую рюмку. Глубоко вдохнув, я сказал:
"Большое спасибо за заботу. Ты, видимо, говорил и от имени Гизелы. Но весь этот расчет ошибочен. Ты или вы оба просчитались. Отказываясь покинуть Кемпфенхаузен и приехать ко мне, Гизела не заставит меня повернуть обратно. Равным образом не соблазнят меня и предлагаемые тобою доллары. Жизнь в Западной Германии потеряла для меня всякий смысл. Да и что мне там делать? Снова пойти к промышленникам и помогать им производить оружие? Пассивно наблюдать за возрождением нашего кровавого прошлого? Неужели вы хотите, чтобы, насилуя таким образом свою совесть, я постепенно перестал быть человеком? Если Гизела не приедет сюда, значит, мне придется с этим примириться. Но тогда пусть и она обходится без моей помощи. И пусть не забывает, что живет в стране, где ей нельзя рассчитывать на снисхождение... Так что, дорогой мой, общего языка нам с тобой не найти. Передо мной определенная цель, определенная задача, и я верю — ты слышишь, я твердо верю, — что наконец понял, ради чего стоит жить".
Я немного помолчал, и вдруг что-то вскипело во мне: "И ты утверждаешь, что пришел ко мне как друг? Хорош друг, нечего сказать! Я, конечно, не жалею, что в свое время защитил тебя от охотников за людьми, которые нашили бы тебе на рукав желтую звезду, а потом бросили в концлагерь и сожгли в газовой печи. Но я желаю тебе вновь повстречаться с ними в серьезный час и чтобы в этот час ты понял, как глупо и опасно ради временных жизненных удобств действовать заодно с этими убийцами. И когда у тебя от страха похолодеет душа, вспомни меня, вспомни автогонщика Манфреда фон Браухича, который заблаговременно предупредил тебя! И давай кончим разговор, нам больше нечего сказать друг другу".
С этим я встал, чтобы проститься.
"И все-таки, несмотря ни на что, желаю тебе только добра!" — добавил я.
Пожав плечами, американец вышел из комнаты.
Мне не могло прийти в голову, что он нарочно солгал моей жене, будто ничто не препятствует моему возвращению на Запад, поскольку, мол, ожидавшаяся амнистия распространится и на меня.
После встречи со мной Льюин передал ей через третье лицо, что Западная Германия больше меня не интересует.
Видимо, это и доконало ее. Лишенная всякой опоры и поддержки, Гизела потеряла почву под ногами. Вечером 1 сентября 1957 года, приняв непомерно большую дозу яда, она скончалась.
Ее смерть оказалась для меня невыразимо тяжелым ударом.
С тех пор прошло много лет, полных важных событий.
В Германской Демократической Республике я нашел добрую и ласковую Родину, а трагическая смерть Гизелы окончательно отбила у меня охоту поддерживать какие бы то ни было связи с Западной Германией. Поэтому я решил продать свой дом и участок в Штарнберг — Кемпфенхаузене, а не сдавать его в аренду. Этим я хотел подвести окончательную черту под всей моей прежней жизнью...
Моя новая Родина неузнаваемо преобразилась с того января 1951 года, когда я впервые посетил ее. Германская Демократическая Республика заняла шестое место в ряду ведущих промышленных стран Европы.
Во всех областях человеческой деятельности она обрела свой собственный облик, а "правила игры" в социалистическом обществе существенно отличаются от обычаев капиталистической боннской республики. Наше рабоче-крестьянское государство, возведшее политику мира на уровень государственной доктрины, открывает перед каждым гражданином такие многосторонние перспективы, что развитие его способностей всецело обеспечено, была бы личная инициатива. В этом государстве напряженно учатся все — от мала до велика. Каждому дана возможность трудиться на благо своей страны, а тем самым и для своего блага, своего будущего, своей безопасности. В центре общего внимания — человек, чье отношение к труду в условиях всеобъемлющего строительства социализма полностью изменилось. Оно совсем не то, что прежде. Нет счастья без труда, а объединяющее нас чувство общности — неисчерпаемый источник силы и энергии.
Из месяца в месяц, из года в год я все прочнее срастался с этой новью, все глубже проникался радостным чувством ответственности, чувством любви к нашей жизни, посвященной строительству социализма. В Германской Демократической Республике все так чудесно и молодо, проникнуто таким здоровым, мужественным и боевым духом! С каждым днем это понимают все больше людей. И они не сомневаются: игра стоит свеч!
Я снова женился, встретив милую и близкую мне по духу женщину, тоже покинувшую Западную Германию.
Как бывший гонщик, я, естественно, интересовался развитием социалистического автомотоспорта. В 1957 году при основании Всеобщего германского союза мотоспорта я был избран его спортивным президентом.
В 1960 году меня избрали президентом Олимпийского общества Германской Демократической Республики, чья задача — распространять и углублять гуманистические идеи олимпийского движения, развивать дружеские связи между спортсменами всех стран, способствовать укреплению мира и взаимопонимания между народами. Не менее важно наше стремление активно помогать финансированию участия спортсменов ГДР в Олимпийских играх. Работа Олимпийского общества проходит под девизом: "Служить миру, уважать жизнь!"
Гонорар за мою книгу "Борьба за метры и секунды", которая разошлась тиражом в четверть миллиона экземпляров, позволил мне построить себе собственный дом, в котором я часто приветствую гостей со всех концов света. Ежедневно почтальон приносит мне множество писем. Их отправители — производственные бригадиры, коллективные письма от рабочих фабрик, сельскохозяйственных кооперативов и экипажей судов нашего торгового флота. Меня приглашают выступать на форумах, на праздниках совершеннолетия, на различных дискуссиях. В последние годы я встречался с тысячами граждан нашего государства, подолгу беседовал с ними, рассказывал им о своей жизни гонщика, особенно о годах преследований, которым я подвергался в Западной Германии. Всегда меня спрашивали, почему я переехал из Баварии в Германскую Демократическую Республику. И всякий раз на этот вопрос я давал один и тот же, единственно правильный ответ: чтобы продолжать борьбу за мир.
Часто мне советовали написать заметки о своей жизни. Я сомневался, стоит ли писать о ней. После долгих колебаний я все же пришел к выводу, что многое из моего личного опыта, из всего, что я пережил и осмыслил, быть может, послужит лучшему пониманию нашей эпохи. Поэтому в один прекрасный день я сел за письменный стол, начал рыться в старых газетах, перечитывать свои записи, вспоминать, и так, штрих за штрихом, нарисовал картину своей жизни.
