Иван Бунин - Устами Буниных. Том 2. 1920-1953
Взят Ревель. […]
Кончил вчера вторую книгу «Тихого Дона». Все таки он хам, плебей. И опять я испытал возврат ненависти к большевизму.
[В. Н. пишет 30 августа:]
Только что был сильный припадок. Вчерашние неприятности отразились. Не спала ночь. Сегодня была на базаре. Овощей почти нет. […] Возвращалась в Кабрийском каре. В нем ехал Andrê Gide. Я его хорошо рассмотрела. Лицо приятное, интересное, ставшее менее похожим на пасторское. Черты лица более определенные. Резкие морщины посреди щек и от носа к углам губ. Лыс, а потому хорошо виден череп. Читал газету. […] Когда он был у нас (в мое отсутствие) он сказал, что не может играть на рояле. Восторгался пейзажем России. […]
[Бунин:]
5. IX. 41. Пятн.
Купался за эти дни 3 раза. В среду был в Ницце, завтракал с Пушкиной. Выпил опять лишнее. Спьяну пригласил ее к нам в среду.
У Полонских получил письмо от Алданова.
Дни в общем хорошие, уже немного осенние, но жаркие.
Контрнаступление русских. У немцев дела неважные.
Кровь, но не сильная.
Вчера ездил с М. и Г. (в Cannes), после купанья угощал их в «Пикадилли».
Китайские рассказы Pearl Buck. Прочел первый. Очень приятно, благородно. Ничего не делаю. Беспокойство, грусть.
В газетах холопство, брехня, жульничество. Япония в полном мизере — всяческом. Довоевались, с.в.м.!
Нынче 76-ой день войны в России.
7. IX. 41. Воскр.
Серо и прохладно. Безвыходная скука, одиночество. Нечего читать — стал опять перечитывать Тургенева: «Часы», «Сон», «Стук, стук», «Странная история». Все искусственно, «Часы» совершенно ненужная болтовня. […]
Бесстыжая брехня газет и радио — все то же! Утешают свой народ. «В Пет. мрут с голоду, болезни…» — это из Гельсингфорса. Откуда там что-ниб. знают? […]
14. IX. 41. Воскр.
В ночь с 10 на 11, в час с половиной проснулся от стука в дверь — оч. испугался, думал, что с В. что-н. Оказалось — было два страшных удара, англ. бросили бомбы между Восса и Mandelieu на что-то, где будто-бы что-то делали для немцев. Я не слыхал, а когда кинулся к окну, увидал нежную лунную ночь и висячий невысоко в воздухе над Восса малиновый овал — нечто жуткое, вроде явленной иконы — это освещали, чтобы видеть результаты бомбардировки. Говорят, разрушены и сожжены какие-то ангары. […]
Опять перечитываю «Вешн[ие] воды». Так многое нехорошо, что даже тяжело.
Нынче прекрасное, солнечное, но прохл. утро.
На фронтах все то же — бесполезное дьявольское кровопролитие. Напирают на Птб. Взяли Чернигов.
16. IX. 41. Вторн.
Ждем к завтраку Левина, Адамовича и Andrê Gide.
19. IX. 41.
Во вторник все названные были. Я читал «Русю», и «Пашу». […]
Во время обеда радио: взята Полтава. В 9 часов: — взят Киев.
Приходили ко мне М. и Г. — Галина ревет, пила у меня rosê.
Взято то, взято другое… Но — à quoi bon? Что дальше? Россия будет завоевана? Это довольно трудно себе представить!
22. IX. 41. Понедельник.
Русское радио: «мы эвакуировали Киев». Должно быть, правда, что только вчера, а не 19-го, как сообщали немцы.
Г. и М. продолжают еще раз, переписывать мои осенние и зимние рассказы, а я вновь и вновь перечитывать их и кое-где править, кое-что вставлять, кое-что — самую малость — зачеркивать.
Потери немцев вероятно чудовищны. Что-то дальше? Уже у Азовского моря — страшный риск…
Послал (завтра утром отнесет на почту Бахрак) Олечке письмо: три маленьких открытки шведских и стихи:
Дорогая Олечка,
Подари мне кроличка
И пришли в наш дом
Заказным письмом.
Я его затем
С косточками съем,
Ушки пополам
Марге с Галей дам,
А для прочих всех —
Лапки, хвост и мех.
23. IX. 41, 24. IX. 41.
[…] Майский, русский посланник в Англии, заявил англ. правительству, что немцы потеряли людьми около трех с половиной миллионов, но что и у русских потери очень велики, что разрушены многие индустр. центры, что Россия нуждается в англ. помощи… Это англ. радио. Французское радио сообщило одно: «Майский признал, что положение русских катастрофично, что потеря Киева особенно ужасна…»
Прекрасная погода.
25. IX. 41.
Прекрасное утро. Проснулся в 7. Бахр. и З. поехали за картошками к Муравьевым.
М. и Г. переписывали эти дни «Натали». Я еще чуть-чуть почеркал.
Питаемся с большим трудом и очень скудно: в городе решительно ничего нет. Страшно думать о зиме.
28. IX. 41. Воскр.
Прекрасный день, начинался ветер, теперь стих (три часа). Как всегда, грустно-веселый, беспечный трезвон в городе. […]
Третий день не выхожу — запухло горло, был небольшой жар, должно быть, простудился, едучи из Cannes в четверг вечером, сидя в заду автобуса возле топки.
Кончил «Обрыв». Нестерпимо длинно, устарело. Кое-что не плохо.
Очень грустно, одиноко.
[Вера Николаевна записывает 28 сентября:]
Жизнью с Яном довольна. Начала бы снова жизнь, прожила бы так же. Лучшего спутника в жизни не хотела бы. Не на все отзывается во мне. Но, кроме Павлика [брат В. Н., покончивший с собой. — М. Г.], никто не отзывался во всей полноте. Павлик — моя трагедия: не уберегла его. Вину перед ним чувствую в вечности. […] Митя [брат В. Н. — М. Г.] иначе, его любовь ко мне большая, но мы очень различны. […]
[И. А. Бунин:]
30. IX. 41. Вторник.
Хорошая погода. Именины Веры, завтрак с Самойловыми, они привезли жареную утку.
Кровь. Сказка про Бову продолжается — «одним махом семьсот мух побивахом». «Полетел высоко — где-то сядет?»
8. X. 41. Среда.
[…] Вчера вечером вернулся из Ниццы Бахр. A. Gide сейчас там. Какой-то швейц. издатель, по его реком., хочет издать на франц. языке мою новую книгу. Вот было бы счастье!
В Сербии и Чехии заговоры, восстания и расстрелы. […]
9. X. 41. Четверг.
Проснулся в 6 (т. е. 5 — теперь часы переведены только на час вперед) выпил кофе, опять заснул до 9. Утро прекрасное, тихое, вся долина все еще (сейчас 10)в светлом белесом пару. Полчаса тому назад пришел Зуров — радио в 9 часов: взят Орел (сообщили сами русские). «Дело оч. серьезно». Нет, немцы, кажется, победят. А, может, это и не плохо будет?
Позавчера М. переписала «Балладу». Никто не верит, что я почти всегда все выдумываю — все, все. Обидно! «Баллада» выдумана вся, от слова до слова — и сразу в один час: как-то проснулся в Париже с мыслью, что непременно надо что-нибудь [послать. — М. Г.] в «Посл. Н.», должен там; выпил кофе, сел за стол — и вдруг ни с того, ни с сего стал писать, сам не зная, что будет дальше. А рассказ чудесный.
