Бруно Винцер - Солдат трех армий
Я обратился к заведующему биржей труда.
– Что вам угодно?
– Я имею возможность приступить к работе в качестве шофера у доктора Клааса и прошу предоставить мне это место.
– Исключено. У нас есть другие кандидаты.
– Но доктор Клаас желает взять меня.
– Оставайтесь в военной полиции! Там вы хорошо устроены. Вы не получите этого места.
Он заупрямился, но я тоже. Я не уходил от него. Он с недовольством меня оглядел.
– Что еще, господин капитан?
То, что он обратился ко мне именно как к капитану, чуть-чуть меня не поколебало. Но все же я не отказался от своего намерения. Мгновенно у меня возникла спасительная мысль.
– Господин заведующий, я откажусь лишь в том случае, если вы сможете направить доктору Клаасу шофера, владеющего шведским языком. Доктор Клаас придает этому большое значение, так как он лечит шведскую колонию в Любеке.
К счастью, меня не спросили, владею ли я шведским языком.
Заведующий биржей труда позвонил по телефону, и я получил работу и пропуск в Любек.
Теперь мне предстояло добиться увольнения из военной полиции. После долгих хождений по инстанциям в Нойштадте у меня состоялся последний разговор с британскими офицерами и я получил свидетельство об увольнении и причитавшееся еще мне жалованье военнослужащего. Взамен англичане получили револьвер. Так произошла моя запоздалая капитуляция. Это было 26 июля 1946 года.
Бундесвер
Интермедия в штатском
Пятнадцать лет три месяца и две недели носил я мундир. Но расстаться с ним я еще не мог: моя последняя форменная одежда была и единственной. Пришлось сначала взять напрокат штатский костюм, дать покрасить форму, спороть с нее все нашивки, а затем, после этой метаморфозы, таскать ее еще несколько месяцев.
Переход к гражданской жизни принес и другие трудности. Хоть я имел работу в Любеке и разрешение на въезд, комнату там получить было невозможно. Владельцы квартир руками и ногами отбивались от напрашивавшихся жильцов, боясь, что потом от них не избавятся. Тщетно предлагал я двойную или тройную плату за комнату, это никого не соблазняло в те времена, когда фунт масла стоил около трехсот марок. Поэтому мне сначала пришлось жить в кабинете доктора Клааса. Операционный стол, служивший мне ложем, был узковат, да и спать на нем было жестковато, а по утрам я просыпался от запаха карболки. Однако спал я ночью беспробудно, потому что наш рабочий день кончался поздно: врачей не хватало, зато больных было более чем достаточно.
Наконец я снял маленькую комнату у пожилых супругов. Они разрешили мне завтракать с ними за одним столом, хозяйка даже подавала мне кофе. Меня окружала приятная, благожелательная атмосфера. Вскоре из разговоров с ними выяснилось, что я живу у коммунистов. Мой хозяин вступил в КПГ в веймарские времена, а при гитлеровцах сидел в тюрьме. Я понимал, что он вправе гордиться своей партией, которая всегда предостерегала против Гитлера и оказалась права. Но убедительнее его аргументов был для меня весь его облик как человека и прежде всего то, что он помог мне, хоть и знал, что я бывший кадровый офицер.
Работая шофером у доктора Клааса, я узнал многих деятелей ИМКА (YMCA), которые сотрудничали со Шведским Красным Крестом. Они заботились о детях и стариках, об угнанных в Германию и о беженцах, а наряду с этим и о находящихся в лагерях военнослужащих вермахта. Меня не раз «одалживали», так как я был хорошо знаком с местностью. Особенно охотно пользовался мною как водителем датский пастор Эрик Зеллинг, тем более что в разговорах со мною он пополнял свои познания в немецком языке.
Однажды мы отправились в Мюнстерский лагерь, где за колючей проволокой сидели бывшие офицеры генерального штаба. Пастор Зеллинг выступил с докладом о работе ИМКА. Я слушал его, заняв место в последнем ряду и не обращая внимания на подсевшего ко мне человека, пока он не толкнул меня локтем в бок. Это был подполковник барон фон Леффельхольц. В полном недоумении он спросил:
– Позвольте, вы-то как сюда попали?
Вопрос напрашивался сам собой: лагерь был изолирован от внешнего мира и находился под усиленной охраной.
– Я шофер этого датского пастора; это моя нынешняя профессия.
Леффельхольц рассмеялся.
– Ну, ты хоть что-то, а я вот ничто. И даже не знаю, как все здесь обернется.
– Вам еще не сказали когда вас выпустят?
– Ни единого слова. Правда, живется нам здесь неплохо, и нас постоянно попрекают тем, что мы в лучших условиях, чем вольные. Но ведь мы не можем не волноваться за родных. К тому же все письма проходят через цензуру, так что я толком не знаю, как живется жене и детям.
– В этом я вам помогу, дайте их адрес. Но скажите на милость, что вы в этом лагере целый день делаете?
– Мы работаем.
– Ничего похожего я пока здесь не видел. Никаких признаков мастерских.
– Мы пишем о нашем опыте войны, дорогой мой, о причинах неудач в России. Американцы и англичане хотят знать во всех подробностях, почему мы проиграли войну.
После доклада мы посидели еще немного, и в итоге нашего разговора мне стало ясно, что здесь будет дана военно-техническая оценка войны против Советского Союза. Мне и в голову не могло прийти, что когда-нибудь эта работа «специалистов» послужит основой строевого и боевого устава новой боннской армии.
Я работал у доктора Клааса почти целый год – до середины 1947 года. Но я не хотел оставаться шофером, поэтому попробовал свои силы в качестве торгового представителя любекской фирмы Дрегера и с переменным успехом продавал ее сварочные аппараты гамбургской верфи. Попутно промышлял и обычными тогда меновыми операциями: бензин выменивал на сигареты, сигареты – на нитки, нитки – на утюги, утюги – на сало и яйца.
В июне 1948 года ввели новые деньги. Каждый получил на руки по шестьдесят марок. Мы назвали это «подушной податью».
Но вот доселе пустые витрины заполнились, и слово «дефицитный товар» вышло из употребления.
План Маршалла{49} был претворен в жизнь, и возникло так называемое «экономическое чудо».
По поручению ИМКА я продал универмагу Карштадт большую партию спортивных товаров, предназначавшихся для лагеря военнопленных, а взамен получил продовольствие. В кармане у меня оказалось несколько тысяч марок, отчего я стал оптимистичнее смотреть на жизнь.
Полем своей дальнейшей деятельности я избрал строительство. Благодаря связям в Шведском Красном Кресте я выхлопотал в Военной администрации заграничную визу и в феврале 1949 года выехал в Швецию, чтобы ознакомиться с проблемами строительства стандартных жилых домов.
По возвращении из Швеции я арендовал в Гамбурге контору, дав «отступные» ее нанимателю.
