Эдвард Радзинский - Мой лучший друг товарищ Сталин
На следующий день, кажется, это было 27 октября, Вознесенского арестовали.
Он был отправлен в ту самую новую тюрьму Матросская Тишина, где уже сидел его друг Алексей Кузнецов.
Барс Коба играл с раненой дичью? Нет. Мой друг не был садистом. Ему и вправду трудно было расставаться с людьми, которых он ценил. Но как нас учили в семинарии: Авраам согласился отдать в жертву сына Исаака. И он оплакивал вчерашних сподвижников. Возможно, так же плачут крокодилы, заглатывая жертву. Самыми искренними слезами — вероятно, им и впрямь ее жалко.
Итак, к концу 1949 года они все пали… Пал Молотов, сидел дома — ждал неминуемого. В тюрьме Матросская Тишина сидели оба наследника Кобы в Правительстве и Партии. Они заняли камеры номер один и номер два. Вельможных постояльцев допрашивали особые следователи, подчинявшиеся только Комиссии партийного контроля. Доходили слухи, что допрашивают в новой тюрьме небывало свирепо.
Две камеры были заняты. Но я помнил слова Маленкова: тюрьма имеет полсотни просторных камер. И опять вечный, проклятый, мучительный вопрос: зачем все это?! Я должен был понять, ибо от верного ответа зависела жизнь — моя и семьи.
Дела иностранные
Между тем «мерзавец Тито» оказался крепким орешком, он посмел окончательно уйти из табуна.
Югославия начала вести самостоятельную политику. С этой минуты в нашей печати югославское руководство стало именоваться не иначе как «Клика Тито». Эпитет столь крепко пристал, что многие (моя дочь, например) были уверены, будто «Клика» — имя зловредного Тито. Все диверсионные группы, засланные нами, провалились. Наши люди были беспощадно расстреляны. Тито с успехом закончил сталинские университеты. Это был первый удачный бунт в покорном загоне. Коба постарался, чтобы он стал последним. Димитров конечно же вскоре умер. Его торжественно похоронили в Мавзолее в Софии. Он лежал там, как Ильич, приговоренный Кобой к непогребению. Сподвижник и друг Димитрова Трайчо Костов будет расстрелян по обвинению в шпионаже. Коба постарался, чтобы в братских компартиях хорошо запомнили оплошность Димитрова.
Но Кобе фантастически повезло.
Потеряв Югославию, в 1949 году, накануне своего семидесятилетия, он получил небывалый подарок.
В октябре в Китае войска Мао Цзэдуна заняли Пекин. Была создана великая восточная держава коммунистов. Лагерь социализма достиг невиданных размеров, треть человечества шла за нами.
Счастливый Коба сказал мне:
— Американцы-засранцы позвали нас преподнести им на блюдечке Японию… Что сделал товарищ Сталин? Он согласился и помог американцам, разбил японцев в Манчьжурии. Но, заняв Манчьжурию, немедленно стал помогать китайским товарищам в их борьбе с Чан Кайши. И вот результат: товарищ Сталин прочно обосновался и в Азии. Они забыли, говнюки: если куда-нибудь впустить товарища Сталина, он уже оттуда никогда не уйдет. — И прыснул в усы.
Я должен был в это время выехать за границу, но Коба заставил отложить поездку. Дело в том, что к нашей границе приближался поезд вождя китайской Революции товарища Мао Дзэдуна.
Не прошло и двух месяцев со дня провозглашения Китайской Народной Республики, как Председатель Мао осуществил свой первый международный визит — отправился к нам, к старшему брату в Мекку Коммунизма.
Именно так должны вести себя верные вассалы в Азии — спешить на поклон к суверену.
В середине века готовилась Встреча Столетия.
Великий Мао
Как сообщали наши товарищи, спецпоезд Мао двигался в лучших традициях Кобы. Бесчисленные бойцы Народно-освободительной армии выстроились на всем протяжении пути до нашей границы.
Я застал Кобу за чтением докладной записки. Пока приближался китайский поезд, великий режиссер готовился к приезду вождя страны с самой большой в мире армией.
Он сидел в Малой столовой на турецком диване. На том самом диване, куда его положат, когда найдут без сознания на полу…
Некто Петр Парфенович, военный корреспондент ТАСС и конечно же наш сотрудник, много лет бывший в Китае рядом с Мао, написал подробную докладную о прибывавшем вожде. Дело в том, что отношения наши с Мао складывались непросто. Вначале Коба не верил ни в Мао, ни в победу китайских коммунистов, которых он презрительно именовал «комсомольцами». Мао знал и сердился…
— Вот видишь, — заговорил Коба, откладывая бумагу. — Наш китайский гость неоднократно заявлял, будто товарищ Сталин ничего не смыслит в китайских делах и болтает одни глупости. Когда Гитлер напал на нас, товарищ Мао сказал, что товарищ Сталин «наконец-то доболтался» и так далее… Хорошо это или плохо, Фудзи?
Я промолчал, ибо вопрос был чисто риторический. Просто Коба, как обычно, размышлял вслух.
— Это хорошо, очень хорошо. Он к нам приедет напряженным, виноватым и очень угодливым. С подписанием договора о дружбе, конечно, будет тянуть. Он называет американцев «бумажным тигром». Но, как пишет твой Петр Парфенович… — («мой», хотя я с ним даже не знаком!), — этот самый Мао не прочь с ними посотрудничать и потому боится, что договор с нами их окончательно оттолкнет…
Дальше в записке шел подробный рассказ о личной жизни «развратного китайца», у которого было четыре жены и который, как он сам говорил, «не может жить без женщины даже два дня».
Все это Коба прочел с усмешкой.
— Слаб по бабской части. Наши товарищи предлагают: у него будет прибираться кореяночка… и ее сменщица китаянка. Пусть хорошо отдохнет. Ты организуешь, чтобы их ежедневные отчеты лежали у меня на столе. Кто-нибудь из его родственников сейчас у нас есть?
(До этого у нас жили его сыновья от второй жены, ее расстреляли гоминьдановцы на глазах этих двух сыновей… Один из них закончил у нас суворовское училище и воевал в нашей армии в Отечественную войну. В конце сороковых Мао забрал их к себе, но у нас сейчас лечилась от шизофрении брошенная им, израненная на гражданской войне третья жена. Его нынешняя четвертая жена была актриса. Китайский ЦК беспокоило ее бурное прошлое. Но Мао настоял на браке. Тоненькая фигурка, точеный носик, этакий ангелок с большим сладострастным ртом — так описывал ее наш агент.)
Поезд Мао на следующий день подошел к Ярославскому вокзалу ровно в полдень, под торжественный бой кремлевских курантов, раздававшийся из вокзальных репродукторов.
Коба отправил встречать Мао Молотова. Опальный Молотов с восторгом воспринял поручение.
Молотов — это знаменитое во всем мире имя. Так что, с одной стороны, — это проявление уважения к Мао. Но, с другой стороны, то, что Мао встречал потерявший свой пост Молотов, — это напоминание: ошибки Мао не забыты.
